из которых одну назвал своим именем, Борисоградом, а другую, во имя всех царей, Царевым городом. При всем том Бог не благословил правление сего государя, потому, что он достиг престола коварством и злодеянием. Небесное правосудие жестоко наказало его, воздав ему по делам: все семейство его погибло.
Жестокий враг Немцев, Богдан Вельский, виновник многих неистовых дел царя Иоанна Васильевича, первый возмутил спокойствие Годунова: посланный им на Татарскую границу, для надзора над строением Борисограда, Вельский исполнил царское поручение; но, достроив крепость, объявил, что Борис Феодорович есть царь Московский, а он Борисоградский. Впрочем изменник недолго величался пышным титулом: Борис велел привезти его в таком уборе, который приличествовал не государю, а гнусному бунтовщику, и который Богдану был весьма кстати. Помня клятву, в течение пяти лет никого не казнить смертью, царь даровал преступнику жизнь, но велел описать все его имение, отпустил всех крепостных людей его на волю, с правом служить кому хотят, и приказал своему капитану, Шотландцу Габриелю, бывшему, до приезда вышесказанных докторов, лейб-медиком, вырвать у самодельного царя, Богдана, длинную густую бороду; после чего сослал его в Сибирь, где, вероятно, пропала у него охота выдавать себя за царя.
По усмирении этого крамольника, явились другие зложелатели Борису; то были четыре брата Никитичи, которые, как выше сказано, по смерти царя Феодора, могли бы взойти на престол, если бы не отказались от скипетра и не упустили его из рук своих. Они были раздражены поступками царя с Богданом Вельским; однако таили свою злобу и всегда казались покорными; между тем наученные неудачею Вельского, замышляли иным средством избавиться от Бориса, отравою. Собственные их слуги открыли умысел: Никитичи лишились всего, что имели, и были сосланы, подобно первому изменнику.
После сего происшествия, царь сделался весьма осторожен: бережно употреблял пищу, и для своей безопасности учредил телохранителей из нескольких тысяч стрельцов: они должны были оберегать его во дворце днем и ночью и провождать всюду, даже в церковь. Одним словом он вел такую жизнь, что бояре не могли вредить ему ни ядом, ни железом. Тогда злоумышленники, оставив прежнее оружие, убийство и отраву, прибегнули к другому коварству; а исполнителем своего замысла избрали настоящего демона, при помощи коего совершили чудеса. Справедливо говорить один писатель: «И сам Стигийский Плутон не отважится на то, что сделает неутомимый чернец и коварная старуха».
Глава III
Борьба с Самозванцем. 1604–1605
Был в одном Русском монастыре монах именем Гришка Отрепьев. Зная хорошо все происшествия своего отечества, он вместе с крамольниками распускал о Борисе худую славу; но вдруг бежал из монастыря, оставил Россию, достиг берегов Борисфена, нашел в Белоруссии какого-то благородного юношу (то был побочный сын Стефана Батория, как открыли мне, по доверенности, Польские вельможи) и дал ему нужные наставления для своего умысла: уговорил его сделаться слугою князя Адама Вишневецкого и потом, при удобном случае, открыть с притворною горестию, будто бы ему, еще младенцу, приготовлена была насильственная смерть. После того Отрепьев возвратился в Россию; пришел в землю казаков и начал там разглашать, что у князя Адама Вишневецкого живет в великой чести законный наследник Русского престола, Димитрий Иоаннович, которого Борис хотел умертвить в Угличе. Распустив молву, Отрепьев просит, убеждает казаков подать помощь царевичу и сулит им знатную награду; убеждения этого дьявольского монаха не остались без действия, как вскоре увидим.
Наученный им юноша, мнимый Димитрий, исправно служил князю Вишневецкому, в звании камердинера. Случилось ему однажды в бане, подать своему господину не то, что было нужно. Князь дал ему пощечину и примолвил: Curvin sin. Жестоко обиженный слуга со слезами говорит князю: «Если б знал ты, князь Адам, кто тебе служит, не услышал бы я столь обидного слова, да еще с побоями, за такую безделицу! Но делать нечего: я должен все терпеть, назвав сам себя слугою». «А кто же ты?» спросил Вишневецкий, «и откуда пришел?» Тут юноша признался, что он сын царя Иоанна Васильевича; рассказал весьма складно приключения детства и умысел Бориса на жизнь его; открыл, каким образом он избавился от смерти, кто спас его и как он странствовал по Белоруссии; притом показал золотой крест, осыпанный драгоценными каменьями, подаренный ему, будто бы, крестным отцом. Всю эту сказку сочинил Отрепьев. Мнимый Димитрий упал, по Русскому обычаю, в ноги Вишневецкому и воскликнул: «Предаю себя в твою волю; делай со мною, что угодно! Горькая жизнь не мила мне. О, если б ты помог мне возвратить то, чего я лишился, какая награда была бы тебе, с Божьею помощью!»
Князь изумился; поверил всему, что ни говорил скромный и красивый собою юноша; извинялся пред ним за пощечину и бранное слово; просил остаться в бане и подождать его; а сам пошел к жене, приказав между тем своим людям приготовить яства и напитки, для угощения в тот же вечер Русского царя. Дивились немало все домашние столь неожиданному приезду царя Всероссийского. Князь велел, сверх того, приготовить 6 верховых лошадей в богатом уборе; конюхам нарядиться как можно лучше; заложить шестерней дорожную карету и убрать покои драгоценными коврами, так, что никто не мог придумать, кого ожидает князь себе в гости.
Когда все было устроено, Вишневецкий возвратился в баню с двенадцатью слугами, поднес бывшему камердинеру богатую одежду, прислуживал ему при выходе из бани, предложил в подарок запряженную карету, 6 верховых лошадей, со всем убором, седлами, палашами, пистолетами, со всеми находившимися при них людьми, и просил его величество принять эту безделку, изъявляя готовность служить ему всем, что имеет. Юноша благодарил князя за такое одолжение и дал обет вознаградить ему сторицею; великолепное пиршество заключило этот день.
Между тем, молва о царевиче Димитрии более и более распространяясь, достигла и до Бориса: она его ужаснула. Справедливо опасался Годунов, чтобы враги его, Поляки, не воспользовались обманом на беду его; посему желая предупредить опасность, он тайно послал гонца к Белорусскому князю с просьбою выдать изменника и обманщика, за что обещал уступить ему несколько пограничных городов Русских; но Вишневецкий, еще более убежденный таким предложением, что мнимый Димитрий был истинный царевич, спрятал царское письмо и отпустил гонца без ответа; между тем, опасаясь мести Годунова, спешил удалиться от Русской границы, близь которой находилось его поместье, в принадлежащей ему город Висниовец: там показал царевичу письмо Борисово и хотел знать его мысли. Мнимый Димитрий, упав на колена, со слезами отвечал: «Богу и тебе известно, кто я; делай со мною, что хочешь; я в твоей власти: предаю себя в твою волю!»
Князь старался его успокоить, обещал никогда не изменять ему, говорил, что одно только опасение понудило его удалиться от Русских пределов; в заключение просил царевича остаться в городе Висниовеце под защитою верных слуг, объявив, что сам он возвратится в Белорусское поместье, откуда известит его немедленно, если что либо проведает о Борисе.
Царь, между тем, отправив к Вишневецкому другое письмо, с предложением еще выгоднейшим первого, подослал несколько человек, с тайным приказанием застрелить Самозванца. Но бдительный князь проводил мнимого царевича в Великую Польшу, к воеводе Сендомирскому, который принял его, как истинного государя.
В январе 1604 года, Иоанн Тирфельд писал из Нарвы к Абовскому коменданту, что несправедливо разгласили, будто бы сын Иоанна Мучителя был умерщвлен; что он жив и здоров, находится у казаков и старается овладеть престолом; в России же страшное волнение. Посланного с этим письмом задержали и заключили в Иван-городе, откуда перевезли в Москву. Такое письмо, как легко можно догадаться, не весьма обрадовало Бориса. В том же году и месяце, отправленный им с каким-то поручением в Казань и Астрахань (города, отстоящие от Москвы первый на 250, а второй на 500 миль) дальний родственник его, Степан
