американка. Сын относился к ней совсем не так, как к другим. Его мать знала, чувствовала это всем сильным инстинктом человека, много повидавшего. Ее беспокойство возросло, когда Алессандро не появился к обеду и слуга передал ей, что в этот день он показывает синьорине Декстер достопримечательности их города.
– Как вам понравились мои розы? – Он смотрел на нее сверху вниз улыбаясь.
– Замечательные розы, – ответила Катарина. – Это было очень любезно с вашей стороны – прислать мне цветы.
Герцог рассмеялся. Они шли по вестибюлю ее гостиницы, и все выворачивали шеи, чтобы лучше их видеть.
– К чему такой светский тон? Никакая это не любезность. Я просто захотел послать вам букет цветов. А к розам у меня особая слабость.
– Как и у вашей матери. Должно быть, это семейная традиция.
– Моя мать всегда носила на груди бледно-розовую розу. Только во время войны она этого не делала. И первое мое детское воспоминание о ней – запах розы. Моя машина стоит здесь, у гостиницы. Сперва мы осмотрим церковь Сан-Миниато-иль-Монте, я покажу вам подземный склеп, где похоронены наши предки; там есть замечательная гробница, творение Бернини, а затем мы пообедаем. – Он взял ее под руку, и они вышли на улицу. Приземистый «феррари» быстро проскользнул по Виа-ле-Галилео до Виа-ле- Микеланджело.
– А что будет с делами в ваше отсутствие? – спросила она. – Должно быть, у вас все очень хорошо отлажено, если вы можете пропадать целыми днями.
– Да, конечно. Мои сотрудники имеют все необходимые полномочия. В этом и заключается секрет успешного управления. Я принимаю решения, а мои сотрудники их исполняют. По вашему лицу я вижу, что вы меня не одобряете. Для вашей семьи, дорогая кузина, это, вероятно, совершенно нетипично. Мы никогда не проявляем своих чувств. А, вот вы и улыбаетесь. Так-то лучше.
– Почему вы не следите за уличным движением? – Катарина всячески старалась не поддаваться обаянию герцога. Такой холодный с виду человек – и такой темпераментный; такой хорошо знакомый и обходительный – и в то же время недоступный. Противоречивость его характера сбивала ее с толку. Врагов надо знать, наблюдать за ними, приноравливаться к их привычкам, любимым выражениям, настроениям. Чтобы они не могли захватить тебя врасплох. Всякий раз, оставаясь наедине с Маласпига, она повторяла про себя то, чему ее учил Фрэнк Карпентер. Но его образ уже померк в ее душе. Ночь, проведенная ими вместе, сразу же забывалась в присутствии Алессандро. Он действовал на нее как лекарство, подавляющее волю. Вот он снова взял ее под руку и повел по темной, прохладной церкви Сан-Миниато-иль-Монте, останавливаясь, чтобы показать знаменитые фрески Спинелло Аретино [11], украшающие потолок ризницы, рассказать историю великолепной мраморной кафедры, изготовленной по повелению герцогов Урбино и подаренной ими церкви. Катарина встречала немало культурных людей, но герцог не походил ни на кого из них. Он не только ее просвещал, но и развлекал; живо и последовательно излагал он события далекого прошлого; и все это время она чувствовала легчайшее прикосновение его руки.
– А теперь мы спустимся в подземелье, – сказал он. – Я договорился, что мы побываем там сегодня утром. Обычно его открывают лишь в определенные часы по вторникам и пятницам. Здесь погребена вся наша семья. За исключением двух герцогов, погибших в крестовых походах.
Ризничий в ветхой зеленой сутане провел их через боковую дверь, вниз по крутой лестнице, освещенной голыми лампочками, установленными на стене. Лестница была длинная, и внизу было довольно прохладно. Катарина вздрогнула, и он тотчас же это заметил.
– Возьмите мою куртку, – предложил герцог. – И как это я забыл предупредить вас, чтобы вы оделись потеплее.
– Не надо, – отказалась Катарина.
Она была почти в панике, когда он попытался набросить на нее свою куртку. Она не хотела, чтобы он к ней притрагивался, не хотела надевать принадлежащую ему вещь. Куртка была шелковая, очень легкая. Она висела на ней мешком.
– Пожалуйста, – повторила она, – возьмите свою куртку. Ведь на вас осталась одна рубашка.
Он как будто ничего не слышал, вел ее вниз по лестнице вслед за ризничим, который семенил с удивительным проворством, а когда достиг подножия, открыл массивную резную дубовую дверь. И здесь тоже были электрические лампочки, но спрятанные в потолке; стены были выложены из больших тесаных желтых камней, пол покрыт мраморными плитами; и в каждой стене были большие сводчатые альковы – место погребения знатнейших городских семейств. Гробниц Маласпига было восемнадцать. Все ранние надгробные статуи, включая две статуи крестоносцев, были одеты в доспехи. Из-под поднятых забрал выглядывали суровые, отчужденные лица, тут же покоились их жены и дети, у ног дремали геральдические псы.
– А теперь, – сказал герцог, – посмотрите на эту статую. Это Альфредо ди Маласпига, восьмой герцог, изваянный Бернини. Одно из величайших произведений мирового искусства.
Статуя была в нормальную величину; она высилась над гробницей из цветного мрамора, по углам которой стояли бронзовые статуи, так реалистично и прекрасно изваянные, что казались живыми.
– "Милосердие", «Целомудрие», «Благоразумие» и «Надежда», – перевел он для нее с латыни. – Разве эти статуи не великолепны? Но когда смотришь на фигуру Альфредо, то просто дух захватывает.
Альфредо умер тридцати семи лет от роду, пережив трех жен и оставив после себя семерых детей – столько их выжило из одиннадцати. Он лежал на боку, подпирая голову ладонью, как бы погруженный в мирные размышления. Одет он был в роскошный костюм начала шестнадцатого столетия. Его отлитое из бронзы лицо было просто поразительно: на висках можно было разглядеть узоры вен, губы, казалось, вот- вот заговорят, под тяжестью головы рельефно выступали шейные позвонки. Если бы не борода, это был вылитый Алессандро ди Маласпига, умерший и погребенный пятьсот лет назад.
– Невероятно! – вскричала Катарина. – Да это же вы!
– Говорят, что он очень похож на меня, – сказал герцог. – Но не это важно. Важно великолепное мастерство скульптора.
Просто позор, что так мало людей видят это творение Бернини; заказать себе такую статую и спрятать ее подальше от людских глаз – это, вероятно, единственный скромный поступок в его жизни. Последний иронический жест человека, который жил, ни в чем себе не отказывая.
– У меня такое впечатление, что он был дурным человеком, – заметила Катарина. Вокруг них стояла тишина, воздух стал еще холоднее, чем был.
– Все зависит от того, что вы вкладываете в слова «дурной человек». Разумеется, эти четыре аллегорических статуи не имеют ничего общего с реальным человеком. Он отнюдь не был благоразумен, предпочитал брать, а не давать; если он на кого-нибудь и надеялся, то только на самого себя, сам был хозяином своей судьбы, и конечно же, он был бы глубоко оскорблен, если бы его назвали целомудренным. Он был сыном своего времени. Настоящим аристократом эпохи Возрождения, любящим женщин и искусство, воином и государственным мужем – что может предложить современный человек вместо всего этого?
– И таким человеком вы восхищаетесь?
Он посмотрел на нее с ласковой улыбкой.
– Дорогая кузина, – сказал он, – я представляю себе, что он – это я. Только в другую эпоху... А сейчас мы поедем обедать во Фьезоле. Это чудесный окраинный район; там есть церковь с интересными фресками тринадцатого века.
Она поднялась следом за ним по лестнице. Наверху он дал деньги ризничему и сказал ему что-то такое, отчего тот улыбнулся и поглядел на нее. Говорил он так тихо, что она ничего не расслышала. Когда они вновь оказались под солнечным небом, она почувствовала, что вся дрожит.
Заметив, что она не только дрожит, но и испугана, он обнял ее одной рукой за плечи, посадил в свой «феррари» и повез в роскошный ресторан около Пьяцца-ле-Микеланджело, где им поставили столик в саду. И тут он весело разговорился. Никаких историй о предках, никаких упоминаний о прошлом. Статуя
