американцы любят такие. Пойдите наверх, на солнце. Здесь больше нечего осматривать. Я хочу показать вам сады.
Ей оставалось лишь повиноваться. Твердой рукой он подвел ее к лестнице и отступил в сторону, пропуская вперед. Она вынула руку из кармана кардигана. Она так и не смогла промаркировать мраморных детей, а самое главное – он увел ее прочь от картины. Она лишь заметила угол флорентийской рамы. Эти рамы, изукрашенные тяжелой резьбой, нередко были непомерно велики для помещаемых в них небольших картин. Внутри такой рамы, если ее выдолбить, вполне можно поместить большое количество героина. Они пересекли трапезную и быстро пошли по коридору, увешанному и уставленному доспехами. Она чувствовала, что он в хорошем настроении, потому что сумел вывернуться из трудного положения, так и не позволив ей приблизиться к холсту. А если она не отмаркирует этот холст, все ее усилия могут оказаться тщетными.
Войдя в большую прихожую, они услышали шум въезжающего во двор автомобиля. Входная дверь была откинута на тяжелых железных петлях. Ослепительно бил в глаза солнечный свет. Алессандро схватил ее за руку.
– Пойдемте со мной в парк, – сказал он. – Мы сможем пройти другим путем.
Пока она колебалась, вошла старая герцогиня в сопровождении Джона Драйвера, за ними следовали дядя Альфредо и Франческа. Поднявшись по короткой лестнице, старая герцогиня освободилась от руки Драйвера и направилась к сыну. В ее глазах таилась кроткая решимость. Особенно теплой улыбкой она наградила Катарину.
– Сандро, – обратилась она к сыну, – я хочу похитить тебя на несколько минут. Бедный отец Дино говорил со мной после мессы; он так хочет установить новую отопительную систему... Извините нас, дорогая. – Ее ручка в бледно-серой длинной, до самого локтя перчатке, застегнутой на все пуговицы, взяла сына под руку. И они ушли, оставив Катарину наедине с Джоном Драйвером, ибо дядя и Франческа уже успели улетучиться. Канадец посмотрел на нее, затем нехотя отвернулся.
– Я хотела бы потолковать с вами, – спокойно сказала Катарина. – Не пойти ли нам наружу?
Он отвел ее в небольшой, правильно разбитый садик около крепостной стены. Это было уединенное место, выдолбленное среди скал, защищенное от горных ветров и искусно притененное сливами. В тени мимозовой рощи, цветущей ярко-желтыми цветами, стояла красивая мраморная скамья с подлокотниками в виде грифонов. Над ними уходила в небо нагая и серая Восточная башня со стрельницами на уровне второго этажа. Было тихо и душно, от раскаленных камней исходил сильный жар. Катарина уселась под кустом, притянула к себе длинную кисточку и стала один за другим отщипывать маленькие желтые цветочки.
– Что-нибудь случилось? – спросил Драйвер. – Он атаковал вас?
– Нет, – ответила она.
Он подошел и сел рядом. Вид у него был обеспокоенный и раздраженный, как будто это она была виновата в столь настойчивом ухаживании герцога.
– Почему вы не вернетесь во Флоренцию? Я же предложил отвезти вас. Все это может кончиться крупным скандалом, но ему ведь на все наплевать. Он сущий подонок. Заставляет Франческу каждое воскресенье, когда они здесь, ходить в церковь, а сегодня у него еще хватило наглости остаться и ухаживать за вами, чуть не на глазах у нее.
– Я ему говорила. Но он считает, что ее отсутствие вызовет всеобщее осуждение.
Джон ничего не ответил; он сидел, зажав руки между коленями, и слегка покачивался взад и вперед, хмуро глядя себе под ноги.
– Но ведь вы ее любите? – вдруг вырвалось у нее. Он медленно поднял на нее глаза.
– Она удивительная женщина. А он подонок.
Он снова опустил взгляд. Последовало долгое молчание. На ветке уже не оставалось цветочков.
– Я видела бюсты мальчика и девочки, – сказала Катарина. – Они очень хороши. Он повернулся в ее сторону.
– В них нет ничего хорошего. Это просто халтура, и вы это знаете. А ведь замысел у меня был прекрасный. Детство и невинность, чистейшая невинность, душа без первородного греха, изваянная в чистейшем камне, какой только имеется на свете, – в белом мраморе. Я вынашивал эту идею многие месяцы. И знаете что? Очень трудно изобразить лучшее в человеке, куда легче изобразить похоть и алчность, страх и ненависть. Совсем другое дело – любовь, отвага или чистота... Эти же два бюста – просто халтура. В конце концов они будут установлены в какой-нибудь квартире одним из этих пройдох- декораторов, и на коктейль-приемах люди будут вешать на них свои шляпы.
– Вам не следует топтать себя, – сказала она. – Сандро говорит, что у вас большой талант. – Ей было больно смотреть, как он улыбнулся.
– Он прав, черт побери. У меня и в самом деле очень большой талант. – Он выпрямился и разъединил наконец ладони. Видимо, всячески старался расслабиться. – Я постепенно разочаровываюсь в себе. Но может, у меня все же есть артистический темперамент. Почему вы хотели поговорить со мной?
В первый раз, когда они встретились на Вилле, у нее было чувство, что они могли бы подружиться. Он несчастен, разочарован, делает вещи, которые ему самому не нравятся, терпит типичные муки художника, который еще не нашел себя в искусстве, не осознал своих истинных способностей. Катарина испытывала к нему сочувствие, тем более видя, что он никак не может оградить от унижений любимую женщину.
Да, они могли бы подружиться, но теперь он упрекал ее за все: за то, что она приехала, за то, что принимает ухаживания кузена, за то, что не соглашается покинуть Замок, – и истинная причина всех этих упреков – Алессандро.
– Я очень хотела бы уехать, – сказала она. – Вы обещали меня отвезти.
– Обещал и отвезу. – Он даже не давал себе труда скрыть свое нетерпение. – Мы можем поехать сразу же после обеда. В это время все отдыхают. Никто не хватится вас до самого вечера.
Ее вдруг охватило желание открыть ему всю правду: почему она здесь, и почему не может уехать, и кто такой на самом деле Алессандро. Конечно же, он ей не поверит. Просто невозможно себе представить, чтобы герцог Маласпига занимался торговлей наркотиками, да еще и был убийцей! Она даже могла вообразить себе, какое недоверие выразит его лицо. Конечно, он расскажет обо всем герцогу. Она встала, застегивая свой кардиган. На нем было заметно крошечное пятнышко от маркера. Наверно, соскочил колпачок. И он тоже смотрел на пятнышко.
– Я не могу уехать сегодня, – сказала она. – Обещала пробыть здесь весь день Но завтра утром я могу поехать. Рано утром. Вы меня отвезете?
– Конечно. Но лучше бы вы уехали сегодня. Ради всего святого, держитесь от него подальше в присутствии Франчески. Это самое малое, что вы можете сделать.
– Постараюсь, – обещала она.
Они повернулись и пошли обратно к Замку. Был лишь один способ раздобыть доказательства, необходимые Рафаэлю. Вернуться в кладовую, осмотреть и отмаркировать картину.
Когда они вышли из-за деревьев, солнце как раз появилось из облака. Катарина на мгновение остановилась. Они как раз достигли нижней части наружной стены. Под ними простиралась пропасть в несколько сотен футов; ниже начинались уже крыши Маласпига.
– Замок стоит даже выше, чем я думала, – сказала Катарина.
– Это совершенно открытое место, – ответил Драйвер. – Но Замок был построен так, чтобы господствовать над всей округой. Его не могла бы атаковать и взять даже целая армия. Закройте наружные ворота, и только птица попадет внутрь.
Натан дремал в камере предварительного заключения. Он сразу же снял галстук и ботинки, вытянулся на стуле, откинув голову на спинку, и через несколько секунд уже спал. Он был сильно измордован Карпентером, но на душе у него было спокойно, и он уснул. Мари в безопасности. Даже если Тейлора и загребли, он знает, что он, Натан, сдержал свое слово. Харпер был убежден, что антиквар быстро расколется, если на него нажать как следует. Натан, однако, думал, что Харпер ошибается; впрочем, он очень устал, все его тело болело, и ему было все равно. Он действовал только из любви к жене и желания оградить ее от угрожающей ей участи. Чтобы спасти свою Мари, он был готов на все, включая даже убийство. Он знал, что прямых улик против него нет, а косвенных недостаточно для возбуждения уголовного дела. Если Тейлор не потеряет голову и по-прежнему будет требовать своего проныру адвоката,
