представителя Феодосьи Олельковны на московского дьяка, снабдив его грамотами от княгини.
Иван III ловко воспользовался предложением господаря с тем, чтобы под предлогом переговоров о брачном союзе наладить легальный обмен корреспонденцией и посольствами между Москвой, прорусской партией в Литве, господарем Стефаном и Крымом, через который шли сношения с Молдовой. Симптоматично, что прервавшиеся было хлопоты о браке возобновились весной 1480 года по инициативе Москвы — так как в это время шли переговоры с Менгли-Гиреем об альянсе против Казимира и Орды. Подготовка заговора против Казимира и подготовка союза с Крымом — а это два важнейших элемента подготовки к большой войне с ордынско-литовской коалицией — проходили одновременно.
Той же весной 1480 года Казимир получил информацию от молдавского господаря о вероятном вторжении османов. В свете свадебных приготовлений впору задуматься — на самом ли деле Стефан, исполняя вассальный долг по отношению к польскому королю, предупреждал того о грозящей опасности, либо выполнял просьбу будущего тестя? Известие о грядущем турецком нападении стало веской причиной для Казимира еще раз взвесить риски войны с Москвой в свете вероятной борьбы на два фронта. В любом случае, сигнализируя об османской угрозе, Стефан только приобретал, ничего не теряя: пусть нападение султана на Польшу не состоялось, кто же станет упрекать доброго соседа и верного союзника за излишнюю бдительность.
Заговор Михаила Олельковича и Ивана Ольшанского вырос в «достаточно масштабное общественно- политическое движение». По мнению И. Б. Грекова, заговор против Казимира представлял большую опасность, так как «превратить польского короля в пассивного наблюдателя мог только действительно широкий размах подготавливающегося движения».
Наконец, был найден и удобный повод для совершения переворота. Федор Бельский пригласил Казимира на свою свадьбу — здесь во время пиршества оппозиционеры умыслили убить короля. Но буквально накануне осуществления заговор был раскрыт. Оказался ли среди заговорщиков предатель, или просто Казимиру повезло — осталось неизвестным.
Бежавший Бельский был щедро награжден великим князем, получив «город Демон вотчину да Мореву со многими волостьми». Впоследствии, как мы уже знаем, князь Федор, претерпев опалу, пользовался значительным влиянием при дворе и даже женился на племяннице государя рязанской княжне Анне Васильевне. Михаилу Олельковичу и Ивану Ольшанскому повезло куда меньше — они были схвачены и в августе 1481 года казнены. Но и провалившийся заговор сыграл свою роль: понимая, что в случае начала войны с Иваном III в Киеве могут повториться новгородские события 1470–1471 годов, король решил отказаться от совместных с Ахматом операций против Москвы в октябре — ноябре 1480 года, отмечает И. Б. Греков, таким образом, Казимир получил возможность предотвратить осуществление заговора и отправить на эшафот видных его участников.
Идея свержения Ягеллонов и отторжения Литвы от Польши пережила Михаила Олельковича и Казимира. После смерти короля предлагалось возвести на великое княжение литовское сына казненного князя Семена Михайловича. Но и этим планам не суждено было сбыться.
В 1482 году крымский хан Менгли-Гирей двинулся на Киев. Этот поход трудно назвать обычным грабительским набегом крымчаков, — хотя без грабежа, разумеется, не обошлось. Это был карательный поход, главной целью которого стало наказание виновников раскрытия заговора. Хан взял в плен воеводу Ивана Ходкевича — главного разоблачителя мятежников. И спустя почти столетие в Москве хорошо помнили события 1480 года и тех, кто помешал взять Русь в клещи. В 1567 году князь Иван Бельский писал по поручению Ивана Грозного в Польшу Григорию Ходкевичу, пеняя тому, что «предки твои предательски изменили нашему родственнику Михаилу Олельковичу и вышли из подчинения нам».
События 1480 года яркий и, увы, редкий пример того, когда московское правительство выиграло сложнейшую геополитическую партию. Кремль действовал умно, быстро, коварно, адекватно и эффективно отвечая на все вызовы, ловко используя весь инструментарий, которым располагает государство: военное вмешательство, дипломатия, разведка и контрразведка, спецоперации за рубежом и дезинформация. Мятежу удельных князей Кремль противопоставил «контрмятеж» Михаила Олельковича, союзу Ахмата и Казимира — «контрсоюз» Москвы и Крыма, походу ордынского войска на Русь «контрпоход» московской рати в поволжский тыл Ахмату.
Иван III переиграл своих противников по всем статьям. Главным же проигравшим следует считать короля Казимира, который предал тех, кто так рассчитывал на его помощь — пролитовскую партию в Новгороде и хана Ахмата. Причем для обоих союзников предательство польско-литовского государя имело фатальный исход: республика на Волхове перестала существовать, новгородские бояре были казнены или переселены в глубь Московии; Ахмата убили после возвращения с Угры, а вскоре рассыпалась и сама Орда.
Литва осталась без союзников на востоке, что во многом предопределило драматический для этого государства исход последующих двух войн с Москвой, в ходе которых Иван III отторгнул от соседа огромные территории, населенные православным населением. Но эту горькую чашу, наполненную до краев Казимиром Ягеллончиком, пришлось испить его сыну — великому князю литовскому Александру.
Похождения «прихожего чмута»
Настало время познакомить читателя с одним из главных действующих лиц эпохи. Иван Санин, в будущем преподобный Иосиф Волоцкий, родился 12 ноября 1439 года в семье небогатого волоколамского землевладельца. Принял монашеский постриг в феврале 1460 года в Тверском Саввином монастыре, но пробыл там недолго, после чего подвизался в Боровске у преподобного Пафнутия, со временем став его любимым учеником. Восемнадцать лет он провел в послушании в Боровской обители.
После кончины настоятеля в мае 1477 года, согласно его завещанию, Иван III утвердил Иосифа игуменом монастыря. Новый боровский настоятель беседовал с государем, который, если верить агиографу, принял игумена с «великой любовию». Но идиллия в отношениях между Иосифом и Иваном III продолжалась недолго. Потому что вскоре Иосиф, «некому не ведящу», исчез из вверенного его попечению монастыря почти на два года.
Причиной его таинственного исхода якобы послужил конфликт настоятеля с монастырской братией, насчитывавшей почти сотню старцев: «по времени восхоте Иосиф, дабы единство и всем общее в всем и своего не имети ничесоже». Многим нововведения Иосифа пришлись не по нраву, недовольные монахи уходили из монастыря, «хулами преподобного отца облагаху». После добродушного Пафнутия им не просто оказалось свыкнуться с резким нравом и жесткими требованиями нового игумена. Кроме того, А. А. Зимин полагает, что Пафнутий не проводил начала общежительного устава с той неукоснительной последовательностью, которую считал необходимым Иосиф. Иосиф ужесточил требования к постриженикам и встретил отпор с их стороны.
Столкнувшись с различного рода трудностями, новоиспеченный игумен сделал вывод, что ему недостает знаний о том, как установить в обители совершенное и полное общежитие. Единомышленники из братии посоветовали настоятелю объехать «все рускыя монастыря и избрати от них, яде на пользу». Вняв их совету, Иосиф отправился в путешествие по другим монастырям в поисках путей должного устроения иноческой жизни. Правда, обо всем этом мы знаем только со слов Иосифа и его агиографов, поведавших об этих событиях десятилетия спустя. Сомневаться же в их искренности заставляют странные конспиративные ухищрения, коими была обставлена богоугодная командировка «по обмену опытом».
Отъезд больше напоминал поспешное бегство, а паломничество по святым местам — благовидный предлог, чтобы неузнанным передвигаться по стране. Иосиф путешествовал, представляясь учеником одного из боровских старцев, и даже, по словам агиографа Саввы Черного, «изыдошя вътай из монастыря, никому не ведящу, токмо его советником». Другой агиограф, Досифей Топорков, сознавая, что негоже пастырю
