слова, обращенные к возмущенным псковичам: «Чи не волен яз в своем вноуке и оу своих детех?» В этом причина и нейтрально-благожелательная реакция боярства на расправы великого князя с братьями — удельными князьями.
Другое дело — казнь Ряполовского и удаление Патрикеевых. Речь идет не о вассалах, не о родственниках, а о сотрудниках государя. Здесь, как мы уже говорили, великий князь нарушил и прерогативы Думы, и нормы Судебника. Скорее всего, кровавые события зимы 1499 года развивались так стремительно, что Дума попросту не успела отреагировать на вспышку государевой ярости. Однако тот факт, что за опалой не последовали аналогичные меры в отношении многочисленных родственников и сторонников опальных при дворе, свидетельствует о том, что великий князь был «волен» только в своей семье, а прочее оставалось вне досягаемости его личного произвола.
Приключения на «Свинском поле»
Отдавая распоряжения о казнях и опалах, Иван III действовал под влиянием эмоций, минутного порыва, отнюдь не намереваясь вершить радикальные политические и кадровые перемены. Семену Ряполовскому попросту не повезло — он стал жертвой вспышки ярости: его казнили, в то время как главного зачинщика «предательства» и злейшего противника партии Софьи Палеолог — князя Ивана Патрикеева — лишь удалили от двора и от мирской жизни. Остался при дворе Федор Курицын, хотя его роль становится менее заметной. Нет известий об опалах прочих еретиков.
Происшедшие перемены не отменяли венчания Димитрия-внука, юный великий князь хотя и не получил распорядительных функций, но оставался наследником государя. Василий так и не стал «великим князем Всея Руси», зато получил в удел Новгород и Псков. Правда, что касается Пскова, права Василия на этот город так и остались на бумаге. То ли Иван III не решился доверить сыну стратегически важную область, на стыке границ с Ливонией и Литвой, то ли, поразмышляв, внял доводам псковичей, просивших оставить «по старине». Да и с Новгородом у Василия получилась незадача. После августа 1499 года нет никаких признаков его владетельной роли в управлении Новгородом.
Непродолжительное участие в управлении Новгородом оставило у молодого князя горький осадок. Вслед за провозглашением Василия новгородским властителем церковные вотчины в землях Святой Софии были конфискованы и розданы «детем боярским поместье, монастырские и церковные, по благословению Симона митрополита». По предположению Р. Г. Скрынникова, летописцы, за исключением псковского, предпочли не обсуждать мероприятия великого князя, поскольку отчуждение церковных — «божиих» — имуществ воспринималось большинством современников как святотатство. Это был чувствительный удар по архиепископу Геннадию и всей партии любостяжателей, тем более чувствительный и неожиданный, что последовал вслед за возвышением сына Софьи Палеолог.
Складывается впечатление, что очередная новгородская конфискация была вызвана не дефицитом земельных угодий и необходимостью испомещения служилых людей. К тому времени земельные резервы, предназначенные для поместных раздач, далеко не были исчерпаны. Государь радовался случаю уязвить нелюбимого владыку Геннадия, тем более руками Василия. Кроме того, Иван III, что называется, «подставил» рвущегося к власти сына, внеся сумятицу в ряды «партии реванша». То, что теперь имя Димитрия-внука никак не было связано с Новгородом, только помогло великому князю. Иван III вряд ли рискнул пойти на «святотатство», опираясь на замеченное в связях с еретиками правительство Патрикеева, действуя от имени Димитрия, мать которого прослыла покровительницей «жидовствующих». После того как Василий получил права, пусть и номинально, новгородского князя, Иван III его руками воплотил в жизнь «непопулярные» меры.
Так возникло шаткое равновесие между противостоящими группировками, закрепленное в фактическом разделе государства между двумя наследниками. Понятно, что подобное положение не могло продолжаться долго. Бывшая «партия власти» была деморализована, а Деспина, напротив, прочно захватила инициативу. Однако следующий, 1500 год ознаменовался загадочным происшествием. Великий князь Василий… бежал из Москвы. Краткий летописец 1508 года под 7008 год (сентябрь 1499-го — август 1500-го) сообщает об этом следующее: «Князь Василей, хотя великого княжение, и хотев его истравити на поле на Свинском у Самьсова бору, и сам побежа въ Вязьму своими и советники. А князь великий нача думати со княгинею Софьей и возвратиша его, и даша ему великое княжение под собою, а князя Димитрия поимаша и с материею княгинею Еленою».
Каштанов полагал, что Василий бежал в апреле 1500 года, а таинственное «Свинское поле» расположено между Вязьмой и Дорогобужем, где поныне существуют село Самцово и река Свиная. Там «состоялось какое-то столкновение войск, поддерживавших Василия, с частью войск Ивана III», при этом «Василий мог опираться на литовские войска». А. А. Зимин, анализируя предположение С. М. Каштанова, замечает, что Василий не мог пытаться «стравить» отца там, где его не было и полагает, что погубить беглеца пытались литовцы, однако Василий, узнав о движении литовских войск, бежал к Вязьме. Если действительно Василий бежал в Москву в апреле — начале мая, остается выяснить, находились ли здесь в это время литовские отряды.
Рать Якова Захарьина вышла из Москвы 3 мая. Хроника Быховца сообщает, что она подошла к Брянску «так тихо, что брянскому воеводе пану Станиславу Бартошевичу ничего о том не было известно». Литовцы не приготовились к нападению московитов, так как в Вильно не до конца сознавали серьезности положения. Русские летописи датируют обращение князей к Ивану III апрелем 1500 года. Но с одной существенной разницей: Семен Бельский приехал в Москву 12 апреля, а Иван Можайский и Семен Шемячич Стародубский в этом же месяце «били челом» великому князю, чтобы тот их пожаловал и принял к себе с вотчинами.
Если в Москве не думали скрывать ни появление Бельского, ни намерения принять его на службу, то сношения с Можайским и Шемячичем протекали в обстановке строжайшей секретности. Только после падения Брянска князья-перебежчики прибыли к Якову Захарьину и «присягнули служить великому князю московскому со всеми городами, с Черниговом, со Стародубом, с Гомелем, с Новгородом Северским, с Рыльском и со всеми волостями, которые находились в Великом княжестве Литовском».
Московское правительство сознавало, что без вооруженной силы не удержать обширный край, вся кампания завершится успешно, если сразу захватить инициативу, а литовского государя поставить перед свершившимся фактом — на землях его вчерашних вассалов хозяйничают московиты. Иван III изначально рассчитывал ввести в заблуждение любимого зятька и это ему удалось. Получив челобитную от Можайского и Шемячича, он направил в Вильно посла с «розметной» грамотой, означавшей денонсацию прежних договоренностей, разрыв отношений и фактическое объявление войны, но, несомненно, московские воеводы быстрее добрались до Брянска, чем московские дипломаты до Вильно.
Александр Казимирович и его советники восприняли демарш Семена Бельского как весьма неприятный казус, не предполагая, что Бельский не одинок, и не представляя поначалу истинные масштабы и последствия конфликта. Когда в Вильно стало ясно, что речь идет не об очередном перебежчике, а о большой войне, грозящей потерей огромных территорий, Александр Казимирович выслал к границе войско под командованием гетмана Константина Острожского. Когда тот подошел к принадлежавшему Литве Смоленску, выяснилось, что Юрий Захарьин уже переместился в район Дорогобужа на реку Ведрошь, перекрывая направление на Вязьму и Москву.
«Константин Иванович Острожский со всеми людьми и панами, и еще с воеводой смоленским, и со всеми смольнянами, вооружившись и изготовившись, пошли к Дорогобужу и, прежде всего, пришли к Ельне. И в то время поймали одного языка из московского войска по имени Герман, который был дьяком у Богдана Сапеги, но убежал в Москву и тот язык сообщил им о московском войске, что воевода великого князя московского Юрий Захаринич долгое время был под Дорогобужем с небольшим числом людей. Третьего же дня пришли к нему на помощь другие большие воеводы, князь Даниил Васильевич Щеня и князь Иван Михайлович Перемышльский с многими другими воеводами и людьми, и что все они уже находятся в одном месте под Дорогобужем…».
