дискуссии о вдовых попах по причинам самого разного свойства, а Лев Филолог ошибочно связал эпизод кончины рузского князя с перипетиями соборных споров.
Вряд ли стоит из употребленного агиографом слова «паки» («снова», «еще раз») делать вывод о том, что после собора о вдовых священниках по прошествии всего лишь двух с половиной месяцев был созван новый собор. Наконец, созыв отдельного совещания специально, чтобы поднять вопрос о монастырских стяжаниях, не отвечает тактике, избранной Иваном III, так как пропадает столь важный фактор внезапности.
Отталкиваясь все от того же филологовского «паки», А. И. Плигузов предлагает решить следующую дилемму: «Либо заседал единый собор по дисциплинарным и земельным вопросам в конце августа — начале сентября 1503 года, и тогда следует признать ошибку Филолога, будто поземельный собор был созван “паки”, либо описанные в памятниках середины XVI в. споры о землях 1503 года и вовсе не были темой соборных заседаний».
Сам исследователь уверен, что имущественные вопросы при Иване III вообще не обсуждались — ни отдельно, ни наряду с другими. В частности, он отмечает, что летописные известия о соборе 1503 года не упоминают поземельных споров, и все исследователи подозревают летописцев в заговоре молчания, в нежелании выставлять напоказ противоречия, разделявшие интересы светской и церковной власти. «Однако это утверждение сильно отдает нынешними представлениями о цензурных возможностях государства», — заключает историк.
Полемизируя с данной точкой зрения, Р. Г. Скрынников напоминает, что современные московские летописцы ни словом не обмолвились о крупнейшей секуляризации, проведенной в 1499 году у них на глазах. «Это наблюдение объясняет, почему московские источники умалчивают о проектах секуляризации на соборе 1503 года, — подчеркивает исследователь. — Попытка распространить новгородский опыт на владения московской церкви вызвала острейший конфликт. Государю не удалось навязать собору свою волю, а поэтому официальные московские источники избегали говорить о его неудаче. Церковники же, возмущенные преступным посягательством властей на их имущества, заинтересованы были в том, чтобы навсегда предать инцидент забвению».
Бури политические и капризы погоды
Сведения о соборе, содержащиеся в публицистических произведениях и агиографических очерках позднейшего времени, вокруг которых не один десяток лет ведется острая полемика специалистов, имеют чрезвычайно важное значение, однако не умаляют ценность кратких летописных сообщений. Воскресенская и Никоновская летописи сохраняют строгую хронологическую последовательность, излагая события 7011 года, что далеко не всегда удается летописцам.
Итак, какие происшествия удостоились внимания хроникеров (новый год, напомним, начинался 1 сентября): октябрь 1502 года — неудачная осада Смоленска; январь 1503 года — оставление ростовской кафедры епископом Тихоном и посольство венгерского короля Владислава Ягеллона; март — посольство Александра Казимировича, который к тому времени стал польским королем; 7 апреля — кончина Софьи Палеолог; май — отъезд посольства к польскому королю. Далее следует запись «О соборовании о вдовцев, о попех и о диаконех», после чего летописцы отмечают начало болезни Ивана III, который «нача изнемогати» (Никоновская летопись при этом уточняет, что произошло это 28 июля).
Последующие записи относятся уже к 7012 году: 6 сентября освящена церковь Архистратига Михаила, 20 сентября Иван Ощера направляется в Крым, 21 сентября Иван с детьми отбывает на богомолье. В Софийской Второй летописи те же события излагаются в аналогичном порядке, только между сообщениями о соборе и о болезни Ивана вклинивается запись о прибытии крымского посольства. Аналогичная последовательность принята в Своде 1518 года и Иосафовской летописи.
Летописцы дружно помещают известие о соборе, или, во всяком случае, о начале его заседаний, между маем 1503 года — московским посольством к Александру Казимировичу — и концом июля — недугом великого князя. Нет никаких оснований сомневаться в том, что участники собора съехались в Москву и приступили к прениям в этом временном промежутке, и столь же очевидно, что заседания совпали с недугом Ивана III.
Уточняя дату открытия собора, необходимо учесть еще одно немаловажное обстоятельство: в описываемую эпоху благосостояние как государства, так и отдельного человека, будь то крестьянин или знатный вотчинник, хотя и в разной степени, зависело от урожая и в целом успеха земледельческих работ. На соборе присутствовали не только святые отцы, уже обремененные изрядным хозяйством, но и бояре и думные дворяне, которые с тревогой ожидали, что принесут им «вести с полей». С начала мая по середину сентября умы высокопоставленных клириков и мирян в немалой степени занимали бренные заботы о севе, покосах, уборке урожая.
Лишь в июле: в коротком промежутке между Иваном Купалой — 24 июня, на который приходился большой покос, Петровым днем (29 июня), до которого старались закончить вспашку под озимые, — и до 21 июля (позднейшего празднования иконы Казанской Богоматери, когда обычно начиналась уборка ржи), интенсивность страды несколько спадала. Случались и исключения: так, необыкновенно благоприятным выдалось лето 1483 года, когда после Петрова дня принялись жать рожь, а спустя месяц, с Ильина дня (20 июля), почали убирать яровые. И все же для этого периода, который климатологи именуют «малым ледниковым», куда более характерна неустойчивая погода, частые ненастья, понижение среднегодовой температуры и смещение вегетативного периода на более поздний срок.
Предыдущий, 1502 год, по свидетельству летописи, стояло лето «все непогоже». Непрестанно отмечались бури, во время которых и «хоромы рвало, и деревья из корня рвало». В течение всего лета дожди шли великие. Осень также была «вся непогожа же». Вследствие этих экстремальных явлений «хлебу был недород и ржем и ярем, многие люди и семян не собраша, а то непогодие стояло и до Николина дни (6 декабря) и потом замерзло и снег пал и людии учали ездити». Этот год, безусловно, следует отнести к числу голодных, хотя летописи молчат и о «туге великой», и о дороговизне. В 1503 год Русь вступила с дефицитом семян и недостатком продовольственных припасов, что должно было прибавить заботы власть имущим.
Теперь посмотрим, в какие сроки проводились церковные соборы в конце XV — середине XVI века. Первый собор на еретиков 1488 года — февраль; второй собор на еретиков 1490 года — октябрь; третий собор на еретиков 1504 года — декабрь, соборный суд над новгородским владыкой Серапионом 1509 года — июль; собор 1517 года, созванный для епископских хиротоний, — февраль; собор 1520 года, созванный с этой же целью собрался опять же в феврале; собор 1522 года — март; собор, разбиравший вины Максима Грека 1525 года, — апрель; собор 1526 года — март; церковный суд над Вассианом Патрикеевым в 1531 году — май; канонизационный собор 1547 года — февраль; собор, осудивший Исаака Собаку 1549 года, — февраль.
Помимо церковного собрания в том же 1549 году и в том же феврале месяце состоялся так называемый Собор примирения — первый земский собор, который продолжался два дня и был созван Иваном IV для решения вопросов о новом Судебнике и о реформах Избранной Рады. Важное место в нем занимали представители духовенства. Стоглавый собор 1551 года заседал в январе — феврале; собор о списании икон 1552 года — в октябре; и, наконец, собор, рассматривавший дела Матвея Башкина и Ивана Висковатого, проходил в декабре 1553 — январе 1554 года.
Из шестнадцати упомянутых совещаний тринадцать раз духовенство съезжалось в Москву в зимне- весенний период, и два раза — в октябре. Почти половина соборов состоялась в феврале. В этом случае невозможно говорить о совпадении — безусловно, февраль самое удобное время в смысле минимума хозяйственных забот и легкости сообщения. И не случайно, что ни разу отцы церкви не собирались в ноябре — в самую распутицу, а также в летние месяцы и сентябрь, те самые, когда день год кормит. За исключением июля.
В Москву участники собора, скорее всего, выехали после Петрова дня и прибыли в первую неделю июля. Вот как повествует о достославных деяниях соборян Воскресенская летопись: «Того же лета бысть
