— Вот здесь, в этой ямине, они сховались, — прозвучало наверху. Кто-то крикнул:
— Эй, совдепия, сдавайся, иначе всех перебьем!
Следом на дно упала ручная граната и оглушительно взорвалась.
— Все, хана нам, надо сдаваться, — прохрипел Николаев.
— Ах, ты, контра замшелая! — сказал кузнец Быкодоров и взвел курок нагана. На кузнеца навалилось несколько дюжих бойцов, обезоружили и надавали ему крепких тумаков.
— Правильно братцы, так его, так, — одобрил их действия Николаев и закричал: — Не стреляйте, сдаемся!
Красноармейцы, цепляясь за ивовые кусты, неуклюже полезли из вымоины. Наверху они бросали винтовки и сбивались в плотную группу, с опаской посматривая на казаков. Последним вылез избитый в кровь Быкодоров.
— Ходи веселей, голодранец! — прикрикнул конный хорунжий и, привстав в стременах, вытянул его нагайкой.
Казаки, опьяненные легкой победой, были настроены неагрессивно. Вместо жестокой расправы над красноармейцами, они погнали пленных в карнауховские хутора, где заперли в каком-то сарае.
— Что делать, товарищи? — спросил Николаев, оглядывая крепкие стены строения.
— Шволочи вы, а не товарищи, вше шубы мне вышибли, — прошамкал из дальнего угла Быкодоров.
— А ты дурак, — спокойно ответил ему старый пролетарий. — Умереть — дело нехитрое. Ты выжить сумей, чтобы дальше бороться, победить и вбить осиновый кол в могилу классового врага.
После короткого совета красноармейцы решили бежать из плена при первом удобном случае. Ночью того же дня им представилась такая возможность.
Сотня кубанских пластунов, занимавшая карнауховские хутора, устроила грандиозную попойку. Несколько казаков, охранявших сарай с пленными, слушая пьяный смех и песни своих односумов, долго вздыхали, кряхтели и зло матерились. В конце концов они не вытерпели и, бросив пост, поспешили к ближайшей хате, где шла бурная гулянка.
Воспользовавшись отсутствием охраны, красноармейцы прорыли подкоп, через который выбрались на свободу и скрылись в степи. В ночной темноте Павел Судоплатов отбился от своих и остался один (в дальнейшем он больше никогда не встретится с ними).
Рассвет застал Павла у подножия кургана. Поднявшись на его вершину, он огляделся: вокруг простиралась бескрайняя степь. Мальчик решил идти в Никополь, рассчитывая там присоединиться к остаткам своего полка. Приблизительно прикинув нужное направление, юный боец смело отправился в путь.
Ближе к вечеру он вышел на широкий тракт. Покосившиеся телеграфные столбы с оборванными проводами точно указывали, в какой стороне находится город.
Павел не знал, что переходит линию фронта, которая во времена гражданской войны являлась условным понятием. Из-за гряды невысоких холмов глухо доносились артиллерийские раскаты, пулеметные очереди, но тракт, до самого горизонта, был пустынен. Однако брошенные повозки, опрокинутая тачанка, трупы лошадей, стреляные гильзы и лужи запекшейся крови говорили о том, что ночью, или ранним утром, на дороге шел горячий бой.
Ориентируясь по столбам, Павел пошел в Никополь. Темнело, когда из придорожных кустов навстречу ему шагнуло несколько темных фигур в солдатских шинелях.
— Шпиён? — спросил один из солдат и, не дожидаясь ответа, двинул мальчику в ухо.
Второй вгляделся в упавшего Павла, сморкнулся далеко в степь и уверенно произнес:
— Не, я его знаю. Это наш хлопец, из второй роты.
Так Павел столкнулся с группой красноармейцев из разбитых частей, пробиравшихся в Никополь. Один из бойцов оказался его однополчанином.
— Да — а, наваляли нам юнкера по мордасам, любо-дорого… За один бой целый полк раскатали, не шутка. А командир твой, Игнат Булыга, погиб, сам видел. Ему какой-то черт в черкеске саблей по кумполу дал, он и ноги в раскаряку. Вот, брат, дела какие… — угрюмо говорил однополчанин, шагая рядом с Судоплатовым.
В Никополе бойцов из разгромленных частей влили во 2-й ударный полк 5-й Заднепровской дивизии. Здесь произошла встреча Павла со своим старшим братом Николаем, который служил в этом полку. Красноармейцы, наблюдавшие встречу братьев, были растроганы до слез.
— Вот, ходя,[8] — объясняли они пулеметчику из интернационального взвода Ли Чен-туну, — полюбуйся, как братья на фронте встретились, редкое зрелише.
Простодушный китаец пожимал братьям руки и радовался, словно ребенок:
— Блатя, ай, холесо… Кыласыная Алмия, холесо… Китайса лябочий, холесо… Пролеталя, холесо… Буржуя ни… тьфу буржуя!
Вскоре к городу подошли белые. 2-й ударный полк был переброшен в Кременчуг, затем в Николаев, а оттуда в Одессу, где вошел в состав городского гарнизона.
10 августа противник произвел высадку двух спешенных эскадронов драгун в районе Сухого лимана, без выстрела захватив орудийную батарею. Сразу после этого успеха последовала высадка еще пяти спешенных эскадронов, и части начали движение на Одессу.[9]
В городе узнали о десантной операции, когда противник подошел к «Среднему фонтану» и деревне Чубаевке. Командование одесского гарнизона бросило на ликвидацию белого десанта интернациональные части. В составе одного из отрядов ушел Николай Судоплатов. Расставание Павла с братом было поспешным и, как впоследствии оказалось, навсегда (в 1922 году Николай, служивший в погранвойсках, погибнет на польской границе).
Ликвидировать белый десант не удалось. Противник, при поддержке корабельной артиллерии крейсера «Генерал Корнилов», опрокинул красные части и повел наступление непосредственно на город. «Вся Одесская операция была проведена быстро и решительно. Несмотря на очень большой гарнизон, город был взят с минимальными потерями и с большой военной добычей», — отметит в своих воспоминаниях подпоручик конной артиллерии Василий Матасов.[10]
Из-за крупозного воспаления легких Павел Судоплатов не смог покинуть Одессу вместе с отступающими красными войсками. Он лежал с высокой температурой в переполненной палате городской больницы, куда незадолго до своего ухода его сумел устроить старший брат.
Белые, искавшие в больнице раненых или больных красноармейцев, не обратили на мальчика никакого внимания. Только один офицер глянул на бредившего Павла тусклыми, оловянными глазами и коротко бросил врачу:
— Тиф?
— Что вы, господа, высокая температура. В этой палате тифозных нет, — испуганно ответил врач.
В первых числах сентября Павла выписали из больницы. Молодой организм сумел победить опасное заболевание. Несколько месяцев он беспризорничал, подрабатывая в порту и на базаре. Все это время Павел мечтал связаться с большевистским подпольем, о котором в Одессе ходило много разговоров. Однако одесские рыбаки и биндюжники на все намеки о подпольщиках отвечали ему холодным недоверием. Они ругали мальчика отборнейшим матом и прогоняли прочь.
В начале 1920 года группа советских армий Юго-Западного фронта перешла в решительное наступление с целью освобождения южной части Правобережной Украины от белогвардейских войск.
Перед 14-й армией (командующий И. П.Уборевич) общей численностью 16,5 тыс. штыков и сабель, 117 орудий, 474 пулемета, 5 бронепоездов и 10 самолетов, была поставлена задача: нанести главный удар в направлении на Одессу. 11 января войска армии атаковали противника и начали быстро продвигаться вперед. 17 января Латышская и 45-я стрелковые дивизии переправились через Днепр в районе Екатеринослава и захватили Апостолово. 29 января красные заняли Херсон, а на следующий день — Вознесенск и Николаев. В результате успешного наступления соединения 14-й армии начали выход в глубокий тыл белогвардейской группы войск генерала Шиллинга, отрезая ее от путей сообщения и баз, и угрожая Одессе, которую оборонял отряд генерала Стесселя.
