Действительно – «поспешил». У них не угадаешь: молчишь – плохо, ляпнешь чего-нибудь – оказывается еще хуже.
– Издеваться вздумал?! – взревел стражник. – Сейчас мы тебе устроим праздник!
«Устроителей» выбежало сразу трое. Они выскочили из-за ворот без оружия, но вы бы видели их кулаки!
Я, конечно, не стал спокойно ждать, когда эти ребята продемонстрируют свое искусство в рукопашном бою. Однако моя попытка к бегству провалилась не начавшись – под ноги нужно хоть иногда смотреть. Единственное, что теперь оставалось, – вставать и сражаться. Не объяснять же им аморальность избиения человека человеком?
Самый резвый стражник пропустил неплохой хук справа и завалился прямо передо мной, второй с разбегу споткнулся о первого и… сыграл роль летящего снаряда. Если бы он не развел во время полета руки в стороны, мне бы удалось увернуться, а так – попал под «крыло» громадной «птички», и подняться мне уже не дали.
Первое, что я сделал, очнувшись на сыром каменном полу, проверил, нет ли переломов. От здешнего «гостеприимства» болело все тело, но кости выдержали безудержный приступ радушия. «Надо же: и лицо поменял, и вел себя более чем вежливо, а все равно наступил на те же грабли – едва не прикончили возле самых ворот. Что же будет дальше? Встреча со здешним князем и судилище? Поживем – увидим. Главное, чтобы за время моего отсутствия тут опять власть не переменилась. Может оказаться, что существуют правители и пострашнее Узранды».
– Выходи, незнакомец, – донеслось из-за отворяемой двери. – Народ собрался. Судить тебя будем.
«Леший вас забери! Накаркал. В этом городишке других дел, что ли, больше нет? Только тем и занимаются, что отлавливают прохожих и засуживают их почем зря! Нельзя же так! Надо будет при случае пожаловаться королю».
– За какую провинность?
– За издевательства над чужой бедой и увечья, нанесенные служивым при исполнении.
– Какие еще увечья?! Они нападали, я защищался.
– Сломанное ребро. Два выбитых зуба и вывихнутая нога, – монотонно перечислил стражник. – Синяки и ссадины – не в счет.
Вот до чего доводит излишнее рвение! Охранники так старались, что покалечили друг друга раньше, чем справились со мной. Все-таки любые поручения нужно выполнять без фанатизма. Себе дороже. А заодно и мне. Спасибо, хоть мелкие ушибы на мой счет не записали. Проявили милосердие.
– Я хочу видеть вашего князя, – твердым голосом произнес я.
– Ну и что? Весь город его хочет видеть уже третий день. Не ты первый. Становись в очередь.
– Заболел, что ли?
– Хуже. Пропал вместе с дружиной. – Затронутая тема оказалась явно неприятной, и стражник хмуро сдвинул брови. – Ты еще долго будешь копаться? А ну, топай! Скоро солнце скроется. Мы и так полдня ждали, пока ты выспишься.
Чтобы я поторопился, стражник вытащил меч, а потому ничего не оставалось, как подчиниться. Он и еще два таких же угрюмых воина повели меня в здание суда.
Сегодня народу здесь собралось куда больше, и не только одни мужчины. Представительницы прекрасной половины составляли приблизительно треть аудитории. Я по обыкновению всмотрелся в их лица. Да, пожалуй, в Гранске действительно что-то неладно: горожане выглядели настолько опечаленными, словно каждый недавно потерял близкого человека. Но зачем тогда развешивать красно-белые флаги на стенах?
Заседание суда уже шло, и меня провели на скамью подсудимых во время выступления начинающего лысеть мужчины. Он стоял, опираясь левой рукой на тумбу, при этом отчаянно жестикулируя правой.
– Несмотря на то что все стены города увешаны знаками великой скорби, сей проходимец имел наглость надругаться над нашим горем! Но и этого ему показалось мало, и теперь три человека по его милости страдают от страшных увечий.
Обвинитель продолжал свою пафосную речь, особо упирая на моральные аспекты моих прегрешений.
Тем временем я с удивлением обнаружил, что интерьер судного места изменился: из зала убрали обе рулетки, внесли вместо них длинный стол, за которым сейчас восседали полтора десятка степенных мужей.
– Подсудимый, что вы можете сказать в свое оправдание? – закончил обвинительную речь выступавший.
– Уважаемые, – обратился я к собравшимся. – Я приношу свои глубочайшие извинения по поводу моего неуместного поздравления. Я действительно не знал, что флаги на стенах обозначают горе. А что касается второго обвинения, то – извините. Не я нападал на троих беззащитных мужичков, это на меня одного напали втроем. Да вы можете спросить у короля Хрумстыча. Я человек смирный, мухи не обижу.
По тому, как неодобрительно загудела толпа, стало понятно – опять сморозил что-то не то.
– Обвиняемый лишается последнего слова, – поднялся сидевший во главе стола мужик. – Призывать в свидетели его величество запрещено законом. Кто-нибудь еще хочет высказаться по данному делу?
У одного человека желание высказаться точно имелось, но его только что лишили этой возможности. И, как выяснилось, говорить здесь можно далеко не все. Как там у американцев? «Все сказанное вами может быть обращено против вас»? Проклятые янки и тут наследили!
– Тишина в зале! – Председательствующий поднял руку и гул мгновенно затих. – Нам, наделенным высоким доверием горожан, по данному делу все ясно. Объявляется приговор! Подсудимого признать виновным по всем пунктам. В качестве наказания – вырвать язык, чтобы не болтал лишнего, сломать ребро, вывихнуть ногу и выбить два зуба, чтобы он в полной мере ощутил те же страдания, что по его вине достались нашим воинам. Суд окончен. Приговор привести в исполнение немедленно.
– Я протестую, – непроизвольно вырвалось у меня. – Это несправедливо!
– Обвиняемый, лучше молчите, – смерил меня недобрым взглядом председатель суда. – Суд у нас самый гуманный. Язык ведь можно вырвать и вместе с головой.
Аргументы оказались настолько весомыми, что я сразу замолчал. Не хотелось зарабатывать новые проблемы – и полученных вполне хватало.
Сидевшие за столом уже собирали бумаги и пожимали друг другу руки. Они сделали свое черное дело – засудили невиновного. И довольны! А как же апелляция, повторное рассмотрение? Мне даже адвоката никто не предоставил. Видимо, местные парни также не прочь облегчить себе жизнь. Но меня-то это абсолютно не устраивает. Что же делать?
– Разрешите поинтересоваться, – неожиданно раздался из зала чей-то шепелявый голос.
Я замер в невольной надежде.
Толпа расступилась вокруг невысокого мужчины с козлиной бородкой и хитрющими глазами. Он мне почему-то сразу не понравился, хотя оказался единственным, кто кроме заседателей раскрыл рот на этом процессе.
– Слушаем тебя, Брякун, – с нескрываемым раздражением ответил судья.
– А в каком порядке подсудимый будет получать заслуженную кару? – ехидненько спросил козлобородый.
Какой же я наивный! Этот несимпатичный тип защищать меня и не собирался.
– В порядке оглашения приговора. Еще вопросы есть? – быстро ответил судья. Чувствовалось, что ему не терпелось поскорее отделаться от зануды.
– Неправильно получается, – въедливый мужичок не собирался отступать.
– Почему? – мрачно спросил председатель. Судя по голосу, половину из предназначавшихся мне «процедур» он с удовольствием применил бы к козлобородому.
– Объясняю. Когда преступник калечил наших воинов, те могли высказать все, что пожелают, а он без языка не сможет этого сделать. Несправедливо. Наш князь этого бы не допустил.
– Хорошо, – прорычал служитель «гуманного» суда, готовый собственноручно задушить борца за торжество справедливости. – Нам, поставленным блюсти законы Гранска, ошибаться нельзя, а потому суд удаляется на совещание для рассмотрения поступившего заявления. Никому не расходиться! Мы вернемся
