— Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.
— А Виктор?
Никакого дела ей не было до Виктора.
— Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде, который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!
Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.
— К остаткам! — призвал Дима.
Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.
— Андрюша, почитай что-нибудь из 'Лайфа', — попросила Яна. Поведя настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно сказал:
— Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.
— У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, — сказал Дима.
В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним — Андрей, прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.
— Я не опоздал? — вежливо осведомился Сергей.
— Как раз вовремя, — серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки и, вновь надев их, размотал кашне.
— Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, — посоветовал Дима. Он подошел к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под минеральной воды).
— На обмен, — пояснил Алик.
Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на его лице. И в голосе тоже:
— Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До свидания.
Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все продолжал излагать свое кредо:
— Поймите же, наконец, что я — кинорежиссер. Виктор — оператор, а вы — серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем уважать, то кто же тогда нас будет уважать?
— Выпить хочешь? — тихо спросил Дима.
— Странный вопрос. Затем и пришел. — Сергей сел на стул и тоскливо оглядел растерзанный стол.
— Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, — вольно пересказала Маяковского Яна и деловито добавила: — За водкой ты из-за своей солидности и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На завтрак Витеньке что-нибудь куплю.
Она погладила Виктора по голове.
Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он, магазин. Вот очередь. Вот касса.
В авоську положили три свинных отбивных (для Виктора), кило любительский колбасы, полкило швейцарского сыра, две банки крабов, большую банку маринованных огурцов и четыре поллитра. На улице Яна взяла Алика под руку, и они медленно шли, слушая и ощущая дождь. Спешить было некуда.
В подъезде, в тамбуре между дверями, он обнял ее, предварительно поставив авоську на плиточный сортирный пол.
— Ну и что? — спросила Яна.
— Тебе приятно? — нахально поинтересовался он.
— Конечно приятно. Разве я позволила тебе такое, если бы было неприятно. Тебе сколько лет?
— Будто не знаешь. Двадцать четыре. Я тебе нравлюсь?
— Нравишься. А мне… В общем, я тебя старше.
Они закрыли глаза и потерлись щеками.
— Тебе неприятно? — опять спросил Алик.
— Дурак, — ответила она и легко поцеловала его в щеку. — Пошли.
Перед Сергеем стояла индивидуальная четвертинка из заначки. Почти уже приконченная. Сергей хлебнул и разглагольствовал:
— Высокие цели, высокие мысли, высокие слова. Прекрасно. Самые высокие слова — в библии. А для чего она? Для безотказного массового гипноза. Слишком часто высокие слова существуют для обмана или существуют для того, чтобы подчинить, придавить человека. Хочу правды, хочу простого и в мельчайших подробностях точного изображения жизни. И буду картины снимать так. Пусть люди смотрят и думают. Сами! — увидев Алика и Яну, он охотно отвлекся. — Принесли? Ну тогда я чекушку приканчиваю, а дальше действуем на равных.
Пока Дима и Виктор обновляли стол, Яна задумчиво глядела на Андрея, который, обеспечив первый тайм, не суетился.
— А все-таки ты это зря, — грустно произнесла Яна, продолжая рассматривать Андрея. Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся.
— Что — зря?
— С 'Лайфом'. Ты уверен, что за тобой не следят?
Андрей презрительно пожал плечами. Презрительно, но неуверенно. Появилось интересное занятие. Коллектив замер в ожидании. Охота началась.
— Кто-нибудь был в предбаннике кроме тебя? — жестко поинтересовался Дима.
— Заходили какие-то. Но когда я его брал, никого не было.
— Абсолютно никого? — допытывалась Яна.
— Абсолютно. — Андрею — заметно на глаз — стало не по себе.
— Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными или незамеченными, — включился в облаву Сергей, умиротворенный решением вопроса о напитках. — Да ладно, ребята, хватит об этом. К делу.
Разлили и выпили.
— Какие еще люди? — выпив, грозно спросил Андрей.
— Наши люди, — разъяснила Яна.
— Ну, взял журнал, ну, посмотрел его. В чем состав преступления? Ерунда все это, — старательно успокаивал себя Андрей. — Выпьем еще, ребята.
Выпили еще.
— Не те теперь времена, — не унимался Андрей.
— Ты о чем это? — спросил Дима. Он был ясен и добр.
— Я — свободный человек и что хочу, то и делаю. Не те теперь времена!
— Времена, действительно, не те. Зато мы все те же, — Алик вяло ковырял крабовую лапшу. — Что ты суетишься? Вызовут тебя куда надо, поговорят, возьмут на заметку. И все дела. Зачем же нервничать.
Игра становилась скучной. Слишком легко Андрей заглотнул крючок. Алик смотрел на Яну и Виктора, не понимая, что они — муж и жена. Виктор блаженно разглядывал абажур — он уже был пьян. Яна не смотрела на него, не интересовалась им, не беспокоилась за него. Она с ожиданьем смотрела на Диму, который, трогая гитару, подбирался к песне.
— Я пойду, — сказал Алик и встал из-за стола. Еще было много водки, еще было десять часов вечера, еще были впереди разговоры и укромные минуты с Яной — всего этого было жалко, было жалко себя, но Алик еще раз сказал: — Я пойду.
И вышел в коридор темной коммунальной квартиры. В коридоре было пусто. Пожилые соседки любили Андрея за красоту и интеллигентность и старались не мешать его досугу.
