— А что он тебе хорошего сделал? — непонятно спросил Виллен. Костя поставил чашку на стол, посмотрел на Виллена, как на дурачка, обстоятельно ответил:
— А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, а собственными глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого я понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.
— Поэтому ты теперь щиплешь, слесаришь, — догадался Виллен.
— Фрезерую, — поправил его Костя.
И снова стук в дверь. Стук, и сразу же явление. Пришел Алик, уселся за стол, потер, как с мороза, руки.
— Что там? — потребовал отчета Смирнов.
— Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались, смеются, ахают. И будто отец живой, будто с ними. Налей-ка мне, Саня.
Саня налил в свою кружку. Алик выпил. Закусил селедочкой, спросил у Виллена:
— Валюхи-то нет еще?
— Экзамены на аттестат сдаст и приедет, — пояснил Виллен и доложил Алику: — Письмо тут прислала и фотографию.
— Покажь, — попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательная моментальная фотография: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с плеч казакин — жарко. И по белому — надпись: 'Ехидному братцу от кроткой сестренки'.
— Красотка стала, — констатировал Алик.
— А то! — отвечал довольный брат.
— Да, теперь с такой сестренкой забот не оберешься, — сказал Костя.
— А то, — грустно согласился Виллен.
— Алик, ты вчерашнюю нашу газету читал? — со значением спросил усиленно молчавший до того Владлен Греков.
— Мне в эти дни только газеты читать… Я свою-то не читал, а уж вашу…
— И зря, — сказал Владлен и вытащил из кармана аккуратно сложенную газету. Алик развернул газету. Владлен указал: — Вот здесь читай!
— 'Лучше, когда 'моя хата с краю'?' — прочел название трехколонника Алик.
— Вслух не читай, — распорядился Владлен.
Алик долго читал вслух. Закончив, спросил без выражения:
— Откуда им все известно о моем деле?
— Я им дал все материалы, — признался Владлен.
— А ты от кого узнал, что меня привлекают?
— Это я Владлену сказал, — тихо доложил Лешка.
— Все известно, один я ничего не знал, — раздраженно заметил Смирнов. — Друг, тоже мне!
— Ты ничем не мог мне помочь, Саня.
— Зато Владлен тебе помог!
— Помог, — согласился Владлен. — Разве не так?
— И мне помог тоже! Изящно обосрал с головы до ног!
— Не тебя, а ваши порядки.
— Трепотня и демагогия эта ваша статья! — раздраженно закончил Смирнов.
— Зато Алик будет в порядке, — не опровергая его, отметил Владлен. Помолчали все, понимая, что после такой статьи у Алика действительно все будет в порядке.
Греков поднялся:
— Ну, мне пора. Алик, будь добр, проводи меня немного. Мне тебе пару слов надо сказать.
Они Шебашевским вышли к Ленинградскому шоссе и мимо автодорожного института направились к метро 'Аэропорт'.
— Спасибо, — выдавил наконец из себя Алик.
— Не за что! — легко отмахнулся Владлен и добавил: — А у меня к тебе маленькая просьба…
— Излагай. Я теперь тебе по гроб обязан.
— Ничем ты мне не обязан, — сказал Владлен. — А я тебе буду по-настоящему благодарен, если ты захочешь выполнить мою просьбу. Как ты знаешь, с понедельника я начинаю сдавать экзамены на вечерний юридический. Конечно же, меня примут. И я уверен, что историю там, устную литературу я сдам легко. Но вот за сочинение немного опасаюсь. А хотелось бы нос утереть всем, чтобы со всеми пятерками…
— Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?
— Раз плюнуть, Алик. На листке фотографию переклеим, кто там разбирать будет! А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех факультетов. Человек триста. Пойди там разберись. Это будет ровно через неделю, в следующую пятницу.
— Сделаю, Влад, — заверил Алик.
— Помни, за мной — не пропадет.
Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.
Алик вернулся в сильно прокуренный уют приоровского дома. Лешка, как мог, подтренкивал на гитаре, а Саня, Виля и Костя, расплывшись по громадному дивану, громко и хорошо пели:
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Кружится, клубится.
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги
Пыль да туман.
Холода, тревоги,
Да степной бурьян.
В следующую пятницу Алик благополучно написал грековское сочинение, а в субботу ехал в подшефный колхоз, в деревню Дуньково, направленный туда рассудительным начальством, которое твердо знало, что он герой-то, конечно, герой, но лучше ему пока быть подальше.
Скверное это дело, — пить водку в кузове грузового автомобиля на полном ходу. Из горлышка еще так-сяк, но Алик не умел из горлышка. Кричали девчата, и ребята из цехов.
— Александр Иванович, просим, Александр Иванович, давайте!
Машина шла по сравнительно ровному Волоколамскому шоссе, но шатало таки порядочно: горлышко три раза опасно ударилось о край гладкого стакана, вызвав тонкий и веселый звон. Алик опрокинул стакан в себя, и водка пошла под язык, в нос, по углам рта и — частично — в горло. Непопавшее туда он жевал и заглатывал. Он страдал и плакал.
— Летят утки, летят утки…
— …Да два гуся, — запели девчата из типографии. Отходили на конус большие леса вдоль дороги, было пасмурно, отлетая, вяло пролетали галки, а где-то далеко летели утки и два гуся! Алик пробрался к кабине — поближе к девчатам — и стал подпевать. Он сейчас любил всех девчат, но подсел к хорошенькой блондинке Асе.
— Пьяненький, — тихо сказала Ася. Песня кончилась, и девчата заговорили. Поэтому Алик ненавязчиво прижался к теплому Асиному боку. Ася нерешительно пошевелилась. Тогда он обнял ее за талию, и она сразу же громко сказала:
— Ох, девочки, колхоз этот мне совсем уж не нужен. Колька на неделю приехал, Клава. Ты его знаешь? — крикнула она в угол. — А я — на месяц в колхоз загремела. С кем теперь погуляешь в удовольствие.
Она стремительно обернулась к Алику, он увидел ее удалые глаза, заробел и убрал руку. Она отвернулась, и он опять обнял ее за талию. Уставшие от дороги и водки, все замолчали. Алик положил
