— Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. — Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. — Теперь приходится здесь время проводить.
— Куски подхватываешь?
— Точно сказал — куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь. — Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усадится, молча поклонился Саше и отошел.
— Уф, устала! Давай мороженого! — откинувшись в кресле, потребовала Лариса.
Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился:
— Две порции мороженого и счет!
Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу.
— И то верно! — поддержала Сашино требование счета Лариса.
— Хорошенького понемногу. Завтра мне ни свет, ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить.
Ресторан провожал их утесовской 'Улицей':
С боем взяли город Брест, город весь прошли
И последней улицы название прочли…
Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в Ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампочка, и под ее лечебным светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку.
— Спасибо, Саня.
Не замечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, когда тот придет, объяснит — и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и Сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги.
— Нашла с кем целоваться, — презрительно сказал Алик.
— Тебя не спросила, — издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме.
— Ты что развонялся, сопляк? — злобно и гадко сказал Саша. Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и неуловимо ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку. Мгновенье посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть.
У себя в комнате он спустил бумажную светомаскировочную штору и включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и хромовые сапожки. Из вещмешка извлек комплект хабэ бэу, яловые сапоги, сильно бывшую в употреблении ушанку. Переодевшись, влез в ловкую телогрейку, перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя себя на стук и бряк. Присел на стул, посидел перед дорогой, встал, выключил электричество и растворился во тьме.
Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он постоял, прислушиваясь и присматриваясь, а затем быстро и неслышно пошел к трансформаторной будке. Обогнул ее и, уже не торопясь, направился к недалеким зарослям акации.
В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить в любую секунду. Сосал мундштук незажженной папиросы, беззвучно поплевывал, посматривал.
Неизвестный хотел идти тайно, но получалось это у него плохо: Саша услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от Амбулаторного. Подойдя, он повторил Сашин маневр с обходом кругом.
Саша нащупал в сухой путаннице прошлогодней травы тоненькую сухую хворостинку и переломил ее. Раздался в тишине еле различимый жалкий и тревожный звук.
Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И снова полная тишина. Секунду, другую, третью.
— Это кто там? — нервным полушепотом спросил от стены. Прошла еще секунда, и еще одна… Наконец неизвестный возник опять.
Осторожно ступая, он медленно приближался к кустам. В правой руке его был тускло светившийся нож.
Неслышимый, как уж, Саша умело и быстро переполз в другой конец зарослей, и, когда неизвестный стал обходить кусты, оказался у него за спиной, поднялся, приближаясь все ближе, пошел за ним шаг в шаг.
— Ты что здесь делаешь, паренек? — спросил Саша и одновременно с вопросом ребром ладони безжалостно ударил неизвестного по шее. Тот целенаправленно — вниз головой — упал.
Темно-синее небо выцветало на востоке. Подходил рассвет. Саша присел рядом с неизвестным, подобрал нож и рассмотрел его. Добросовестно выточенная из напильника финяга с наборной плексигласовой ручкой, по которой тоже цветным плексигласом выложено имя владельца — Пуха. Пуха закряхтел и открыл глаза. Потаращил их, мало соображая.
— Как тебя зовут? — поинтересовался Саша.
— Пуха, — ответил Пуха.
— Пухой тебя кличут. А как зовут? Как мама с папой назвали?
— Артур, — признался Пуха-Артур.
— Ах, Артур, Артур. Почему же ты такой неосторожный?
Пуха-Артур приподнялся и тоже сел. Он покачал головой из стороны в сторону, проверяя шею, и сказал обиженно:
— Я вас знаю. Вас Сашей зовут.
— Да и я тебя узнал, голубок. Ты у Семеныча сявка.
Пуха-Артур оскорбленно сопел, молчал.
— Ну, а профессия у тебя какая, помимо воровской?
— Шофер.
— Значит, весь товар отсюда забирать на твоей машине будут?
— Не-е, я свою не дал, — независимо возразил Пуха-Артур и осекся: понял, что проговорился. Саша подтвердил это:
— Ясно. На угнанной.
— Ничего я не знаю, ничего я вам не говорил! — загундел Пуха-Артур.
— Не гнуси и слушай меня внимательно, Артур. Сейчас я исчезну, а ты пойдешь и доложишь, что все в порядке…
— А если я доложу, что полный непорядок? — злорадно перебил Пуха-Артур.
— Ты засветился, ты нож приметный отдал, ты про машину протрепался. За все это Семеныч тебя по уши в землю вобьет. Вобьет или нет, спрашиваю?
— Вобьет, — тихо согласился Пуха-Артур и вдруг обмер от ужаса: он проговорился, что Семеныч — хозяин товара.
— Тогда делай, что я тебе говорю. Как мешки возьмете и разойдетесь, беги, Артур, от них без оглядки. Спрячься, забейся где-нибудь, а лучше тикай из Москвы. Потому что мне твой нож показать придется. Ты все понял, дурачок?
— Понял, — ответил Пуха-Артур, от страха мало что понимая, но силясь понять.
Саша поднялся и не оглядываясь ушел. Покуривая, он сидел в школьном сквере на скамейке до тех пор, пока не услышал урчание автомобиля на пустыре. Тогда он ушел совсем.
Проснулся Саша к вечеру, но до настоящего вечера, до девяти, еще далеко. Можно было не торопиться, и он, попив кипятку и пожевав хлеба с колбасой, вышел на свет божий. Недолго посмотрел, как на пустыре мальчишки гоняли тряпичный мяч, выдул кружку 'Северного' пива у пивного ларька и, выйдя из метро 'Аэропорт', купил полпачки тридцатирублевого мороженого.
