сначала «чем-то». Ветер, вода, как вы думаете?
Но почему именно на этом месте и дальше ветер должен был уничтожить следы? В тяжелой свинцовой духоте последних четырнадцати часов можно было рассчитывать лишь на внезапный, резкий и очень ограниченный порыв ветра. Однако в пользу подобной гипотезы ничего не говорило, к тому же и сильнейший шквал не смог бы полностью уничтожить следы. Где-то впереди они неизбежно обнаружились бы снова. Но продолжения следа не было.
Может, вода? И беглого взгляда комиссару было достаточно, чтоб убедиться, что линия прилива не доходила сюда по крайней мере с месяц.
— Итак, остается лишь «кто-то», — сказал он, и на миг показалось, будто его глухо и задумчиво произнесенные слова обращены непосредственно к безвинному отпечатку босоножки.
— Здесь мы тоже имеем две возможности, Хорншу, она сама или кто-то еще.
Хорншу хотел было что-то сказать, но комиссар продолжал:
— Не торопитесь, Хорншу. Если это была она сама, то и здесь мы имеем две возможности. Либо это настоящее самоубийство, либо его инсценировка.
Комиссар расстегнул пальто и пошарил в карманах. Он даже не успел захватить из дома сигары.
— Как выглядела дама? — спросил он неожиданно одну из стоявших рядом женщин.
— Трудно сказать. Она приехала вчера. В пятницу вечером она позвонила из Гамбурга и справилась, есть ли у нас свободные номера. Я ответила, что сейчас у нас проживает один только полковник и я могла бы предоставить ей отличную комнату на той стороне дома... Вы знаете, здесь, на Северном море, большинство комнат выходят окнами на море... Но вот вечный шум прибоя...
Похоже, она собралась углубиться в детальный разбор преимуществ и недостатков отдыха на Северном море. Однако комиссар прервал ее:
— Выходит, вы никогда прежде ее не видели? Я имею в виду до сих пор.
— Нет, никогда, — ответила женщина.
— Какую профессию она указала в гостиничном бланке?
— Никакую. Довольно изнеженная особа, видно с первого взгляда, уже по тому, как она заказывала ужин и справлялась насчет горячей воды. У нас на это чутье, можете поверить...
— Вы видели ее паспорт?
— Конечно, — ответила женщина, — он и сейчас у меня в столе. Если только она не прихватила его с собой.
Комиссар Кеттерле прикусил верхнюю губу.
— Так, — только и сказал он.
Странно, как это он сам не додумался. Очень важно ведь, взяла она паспорт или нет. Однако Сандра Робертс вылезла из окна, чтобы направиться к морю. Если бы перед этим ей потребовалось забрать из столика портье паспорт, она с таким же успехом могла выйти и через дверь.
— Когда вы обычно запираете двери? — спросил комиссар.
— Когда ты вчера заперла двери, Хайде?
Укоризненный взгляд пронзил девушку насквозь, словно женщина заранее знала, какой ответ получит.
— Вечно она забывает, — обратилась она, как бы извиняясь, к Кеттерле.
— Значит, опять забыла, Хайде? Лучше признайся.
Девушка только кивнула.
— Я должна с вечера вымыть кухню, собрать обувь для чистки, накрыть в столовой к завтраку, запереть на окнах ставни. Я не могу помнить обо всем.
— И вы не боитесь? — спросил он.
— Нет. А чего? — ответила девушка и не спеша убрала прядь светлых волос за ухо. — Я вообще ничего не боюсь.
Комиссар кивнул.
— А вы смелая, — сказал он. — Хорншу, сфотографируйте для нас эту загадку природы. И чем скорее, тем лучше. Пока Рёпке прибудет со своим саркофагом, следы успеет замести ветер. Попробуем сохранить их до прибытия технической группы.
Кеттерле заметил, что губы у женщины дрогнули.
— С саркофагом? — пробормотала она, словно только сейчас поняла, о чем идет речь.
Кеттерле улыбнулся.
— Нет, нет, совсем не то, что вы думаете. «Специальная машина отдела убийств» звучит длинновато. Между собой мы называем ее саркофагом. Она в самом деле так выглядит. Вот видите, Хорншу, нам следует быть осторожнее в выражениях, уголовная полиция и так не пользуется доброй славой!
Хорншу опустился на колени и постарался в хмуром утреннем свете запечатлеть на фотопленке последний след Сандры Робертс. Поднялся он, как заметил Кеттерле, уже с другим выражением лица.
— Ничего я тут не понимаю, — произнес Хорншу.
Кеттерле лишь пожал плечами.
— Важно разобраться, не сама ли она уничтожила след, — сказал он и еще раз внимательно, огляделся.
Внешний вид песка не давал оснований предполагать, будто со вчерашнего дня здесь поработали иные силы, кроме дующего с моря слабого ветерка.
— Стойте! — резко одернул он девушку, сделавшую несколько шагов вперед. — Вы испортите чутье собаке. Отойдите в сторону.
Кеттерле почувствовал нечто вроде облегчения, представив, как собачий нюх наверняка вернет эту чертовщину на почву реальности. Реальные, достоверные факты — они особенно бывают нужны, когда след человека уводит в пустоту. К тому же Готфрид Цезарь Кеттерле верил только в реальные факты.
— ...Если же это был кто-то другой, — неожиданно продолжил он свою мысль, — то у нас остается не две возможности, а только одна.
Женщины удивленно уставились на него.
— А почему, собственно, вы удивляетесь? — спросил комиссар. — Вы ведь тоже подумали о чем-то таком, иначе не позвонили бы в Гамбург. Обычно извещают местную полицию, и все.
— Это полковник, — сказала хозяйка, глядя на море, — он настоял. Мне бы и в голову не пришло. Наверное, так было правильно. Полковнику всюду чудятся подозрительные вещи. Он педантичен и недоверчив, но в этом случае, должно быть, он прав.
— Должно быть? — буркнул комиссар. — Должно быть — это хорошо, ха-ха. Поторопитесь, Хорншу, мы ведь не знаем, вдруг ветер усилится. Лучше уже сейчас кое-что предпринять.
Он взбежал, запыхавшись, на гребень дюны и осмотрелся вокруг. Неподалеку, в низине, примостился маленький домик, летнее бунгало или просто пляжная хибара. Домик казался необитаемым, ставни на окнах были закрыты.
— Чей это дом? — крикнул он сверху и показал рукой.
— Хозяева живут в Бремене. Он врач. Фамилия — Лютьенс. Они появляются здесь лишь в августе. В остальные месяцы дом сдают. Сейчас там никого нет. — Хозяйка поднялась вслед за Кеттерле на гребень дюны и взглянула в сторону домика.
— Да, он пуст. Нынче это стало модно — сдавать в аренду. Они портят нам сезон, а ведь съемщики при столь высоких ценах ничего не выигрывают. Они должны сами готовить еду, к тому же хозяева навешивают на них всякие работы по дому.
Она бодро направилась к дому, и снова комиссару бросился в глаза желтоватый оттенок ее кожи и усталый вид, так странно контрастировавший с оживленной деловитостью.
— Стойте! — крикнул ей комиссар. — Ходить только по моим следам. Хорншу, давай-ка снимем ставни с окон.
Широким полукругом они приближались к дому с задней стороны.
«Почему, собственно, я не разрешил ей подойти к дому? — спросил себя Кеттерле. — Как бы то ни было, надо учитывать все. Да и Рёпке скажет спасибо, если мы не оставим без внимания мельчайшие детали».
Дом был тих и явно негостеприимен. Комиссар обследовал ставни на окнах. Они были прочно закрыты
