выскочил и сразу был ослеплен, но мужчина тут же перевел луч на землю и представился:
— Бай[1] Драган, сторож пионерского лагеря. Вы, кажется, из милиции. Другие ваши внизу. Следуйте за мною, я знаю дорогу меж камней.
Строителям шоссе пришлось здесь рассечь скалистый холм, и лишние камни так и остались на склоне. Тропинки не было, и в ночной тьме, хотя и рассекаемой фонарем бая Драгана, они все же с большим трудом сумели попасть на травянистую поляну, где теперь покоился «плимут».
Собравшиеся представились: врач курортной поликлиники Миладинов, установивший факт смерти, капитан Савов из ГАИ и два эксперта, которые закончили осмотр, фотографирование и зарисовку места происшествия, а также один работник службы наблюдения. Каждый из них дело свое уже сделал и теперь ждал указаний «начальства из Софии».
Ковачев отозвал в сторону оперативника. Тот доложил:
— Точная картина не ясна. Мы следовали сзади метрах в трехстах-четырехстах. А он погиб именно на повороте, вне пределов видимости. Какой-то шум мы, правда, услышали, но не придали значения. А когда вылетели на открытое место и увидели, что он исчез, решили возвратиться. Отъехали почти на километр. И тут его обнаружили. По огням внизу и по... проломанному парапету.
Ковачев поинтересовался, кто сообщил о происшествии. Оказалось, что первым все же позвонил в милицию не оперативник, а сторож пионерского лагеря. Сейчас и он ожидал своей очереди, смущенный вниманием, но гордый своей ролью бдительного помощника. Рядом с ним неразлучной тенью маячил сухонький старикашка.
— Вот кто видел воочию происшествие, — представил старичка капитан Савов.
— Да ну... никто его не видел, товарищ капитан.
— Не видели, так хотя бы слышали, правда?
— А как же, слышали. Сидим мы как раз, стало быть, в кухне, в картишки перекидываемся, а тут что-то как заскрежещет. Загромыхало, значит, потом удар... и еще разок ударило.
— Когда это произошло?
— Да как вам сказать, товарищ капитан, не догадались мы на часы-то поглядеть. Однако время-то достаточно прошло после вечерней поверки. За одиннадцать наверняка перевалило...
— А вы, доктор, не взглянули на часы, когда вас вызвали? — спросил Ковачев.
— Взглянул. Было 23.07, когда мне позвонили.
— Благодарю. А теперь надо вытащить из машины труп. Прежде чем он попадет в морг, хотелось бы его осмотреть.
«Плимут», перевернувшись по откосу несколько раз, снова оказался на колесах. Но почти все стекла были разбиты, крылья разодраны, дверцы раздавлены. Лишь ломом удалось вскрыть шоферскую дверь. Наконец вытащили Маклоренса. Хотя и окровавленное, лицо его сохранило холодноватую англосаксонскую красоту. Должно быть, смертоносный удар пришелся от руля в грудную клетку, к сердцу.
Из правого кармана Ковачев достал паспорт. Между страницами пестрели банкноты. Он пересчитал их: в одном месте девять купюр по сто долларов, в другом — сто двадцать левов пятерками и десятками. С первой страницы в свете фонаря ему улыбался мертвый Дэвид Маклоренс. Слева под мышкой у него обнаружился в элегантной кобуре увесистый блестящий пистолет. Ковачев стал его разглядывать. То была неизвестная американская модель, вероятно, тридцать восьмого калибра или побольше. Он сунул пистолет обратно в кобуру.
После внимательного осмотра трупа Ковачев распорядился доставить его в морг для вскрытия. А сам полез в «плимут», чтобы окинуть взглядом все изнутри, порыться в карманчиках дверок и в ящике на панели.
— А вот и еще один!
— Что вы нашли? — спросил его доктор Миладинов, склоняясь над его спиной. После находки пистолета его интерес к происходящему значительно вырос.
— Это, доктор, не по вашей части, — сказал Ковачев, вылезая из машины. В руке он держал второй пистолет, на этот раз с гораздо более длинным и тонким дулом с глушителем на конце.
Труп положили на носилки. Предстояло тащить его наверх, но уже не между камней. Бай Драган взялся показать им окольный путь по тропинке.
— Откройте багажник и вообще осмотрите машину. Самым внимательным образом, — распорядился Ковачев. — Мы с капитаном Савовым отправляемся к шоссе, поможем, если понадобится, нести труп.
Когда мертвого положили в санитарную машину, Ковачев взял у Савова фонарь и принялся внимательно разглядывать что-то на шоссе. Что он мог найти?
Оперативник ему рассказал, что в 19.30 Маклоренс и Эдлайн Мелвилл поехали в сторону Балчика. Двигались они не торопясь, как на прогулке, нигде не останавливались, ни с кем не встречались. В Балчике они заняли столик на террасе ресторана. Недалеко от них расположился наблюдатель, потягивая пиво и закусывая.
Через полчаса, когда Маклоренс (к великому ужасу наблюдателя, тоже шофера-любителя) сумел справиться с двумя стограммовыми стопками водки без всякой закуски, за их стол подсела еще одна пара: мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти, низенький, с лысиной, обрамленной седыми кудряшками, и большим крючковатым носом, сопровождал тридцатилетнюю даму — непомерно загримированную броскую брюнетку в расцвеченных розовым и синим хлопчатобумажных брюках. Подсели они как старые знакомые, заказали себе ужин и все сразу начали оживленно переговариваться.
Этот спокойный момент и избрал оперативник, чтобы позвонить из кабинета директора ресторана и «попросить подкрепления» ввиду прибытия неизвестной пары. Но он так и не успел ничего о ней выяснить, поскольку его сослуживцы вскоре появились в ресторане.
К половине одиннадцатого Эдлайн Мелвилл заплатила по счету. Однако лысый и обе дамы направились не к «плимуту», а к другой иностранной машине, броская брюнетка села за руль, и они укатили. А Маклоренс допил водку (возможно, они на него за что-то рассердились) и уехал через четверть часа. Характерно, что если те трое пили лишь белое вино, то Дэвид успел влить в себя еще два стакана водки, что не помешало ему завести свою машину. Правда, сказалось опьянение: без всякой нужды он начал форсировать двигатель, будто любовался его мощностью, зажигать и гасить дальний свет, пока наконец не рванул с места с такой скоростью, что оперативная машина еле за ним успевала.
Как и положено при транспортном происшествии, капитан Савов начал измерять на шоссе тормозной путь «плимута». Нет, не беззаботным ангелом вознесся Маклоренс на небеса. Надо отдать ему должное: хотя и сильно пьян, он сделал все возможное, чтобы спастись.
Освещая фонарем дорогу и помогая Савову в замерах, Ковачев никак не мог отвязаться от навязчивого вопроса: катастрофа ли это пьяного шофера или нечто другое? Вроде бы все говорило в пользу обычного варианта — и водка, и ненужная перегазовка, и бешеная скорость даже на поворотах, у одного из которых он и обрел свою смерть. Но приходили на ум и другие доводы. Почему Мелвилл пересела в другую машину, оставив его одного? Почему катастрофа случилась в самом опасном месте на всем отрезке пути между Варной и Балчиком — на самом крутом повороте, у самой глубокой пропасти? Вторая случайность? Да, именно в этом месте его бешеная гонка вероятней всего могла закончиться смертью. Но почему именно здесь он потерял вдруг управление?
Когда они дошли до начала тормозного пути, Савов принялся записывать измерения в блокнот, а Ковачев продолжал освещать самым внимательным образом буквально каждую пядь предполагаемого последнего пути «плимута». В одном месте он остановился и долго вглядывался в световой круг.
— Товарищ капитан, взгляните-ка сюда.
Савов тоже навел свой фонарь, вгляделся и покачал удивленно головой.
— Надо аккуратно снять асфальтовое покрытие и отдать на экспертизу, — сказал Ковачев.
В эту ночь полковник Ковачев смог лечь в постель лишь на рассвете. И хотя славился тем, что засыпал, едва лишь коснется подушки, на этот раз он долго не смыкал глаз. Мучили его вопросы, порожденные этой катастрофой, а процедура вскрытия трупа, на которой он присутствовал, не давала успокоиться. И когда в предрассветных сумерках сон все-таки сморил его, выспаться всласть он так и не смог. Его разбудили, вызвав в окружное управление. Там уже был высокий гость. Узнав о катастрофе («все-таки труп есть
