— Вас ждут.
— Наслышан, наслышан, — поднялся навстречу владелец кабинета, невольно покосившись на телефонный аппарат с гербом. — Проходи, садись, будем разговаривать.
— За меня уже, наверное, все сказали, — Владлен застенчиво сел на край кресла, сжал коленями нервно сложенные ладони. — Просто я готов и очень хочу работать.
— Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность.
— Николай Александрович, вы должны понять меня…
— Почему вдруг на «вы»?! — грозно удивился сорокапятилетний заматерелый хозяин кабинета. — Мы с тобой комсомольцы, соратники по Союзу молодежи. Так что чинопочитание брось. Вот в этом мы хотим отличаться от армии. Так что ты говорил?
— Я на юрфак МГУ, на вечернее, документы сдал. Хочу продолжить образование, со временем стать на боевые рубежи охраны социалистической законности Родины. А военно-физкультурные дела весьма далеки от будущей моей работы.
— Резонно, резонно, — владелец кабинета широко зашагал. — Что ж, тогда — общий отдел. Тебе там отыщут работенку по профилю. Завтра можешь ознакомиться, я там скажу, кому надо. Ну, как поживает Сергей Фролович? Давно-давно не виделись. Все бушует, неугомонная душа?
— Разве он может быть равнодушным или просто спокойным? Такой уж человек. Вы сами знаете, Николай Александрович.
— Ты знаешь, ты! — поправил Николай Александрович, и послушный Владлен еле слышно пробормотал:
— Ты же знаешь…
Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов. Вошел Казарян, восхитился:
— Ух вы, мои красавцы! — и сел за свой чистый, без единой бумажки стол.
— А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно, девяносто процентов из ста — примитивные барахольщики, и правильно, что ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие экземпляры. Любопытнейшие. — Ларионов, будто в три листика играя, поменял фотографии местами. — Как твои дела?
— Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом подходит лишь Миша Мосин, посредник- комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов, коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с хорошим куском вологодского, если не парижского, сливочного масла. Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?
— Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.
— Будем на это надеяться. У тебя что?
— Вот эти трое.
— Что ж, надо исповедовать, — Казарян взял фотографии, без любопытства посмотрел и, небрежно бросив на стол, отошел к окну. — Надо, конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки, серьезные. Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда — они не дураки, знают — мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.
— Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.
— Я не против, Сережа, — Казарян тянул время, не решаясь сказать важное. Но все же решился: — Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленным? Конечно, знаешь: у него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, он мне и сказал, что накануне скока вполусмерть укатался в карты. Все спустил, до копейки.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — настороженно спросил Ларионов, уже догадываясь, о чем хочет поведать Казарян, но не желая, чтобы это было правдой.
— Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик Клок. И не его одного. Среди пострадавших — кукольник-фармазон Коммерция и залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться. Обращались к нему просто: ростовский.
— У кого играли? — быстро спросил Ларионов.
— У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля Клока.
— Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?
— Поймать его, дурачки, хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения оправдываются и нам достанется второй вариант.
Ничего не знал Казарян (официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предлагал ничего, сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.
— Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром? Правда, сегодняшний вечер еще наш.
— Завтра, — не глядя на Казаряна, решил Ларионов. — Мне кое-что проверить надо.
Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер. Нашел-таки. В бильярдной Дома кино.
В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым лысоватым кавказцем. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а потом глазами указал на дверь. Клок тихо расплатился с кавказцем и побрел к выходу. Подождав немного, направился за ним и Ларионов.
Они шли бульваром к метро «Динамо».
— Что ж так неосторожно, Алексеич? — укорил Клок.
Ларионов остановился, осмотрелся. Никого поблизости не было. Тогда он быстро, коротким крюком левой, жестоко ударил Вадика в печень. Вадика скрутило, он стал оседать. Ларионов удержал его левой, а с правой дал поддых. И отпустил. Вадик сел на дорожку. Ларионов смотрел, как его корежит. Наконец Вадик хватанул воздуху почти нормально. Ларионов посоветовал:
— Вставай, а то простудишься.
— За что? — спросил Вадик, не поднимаясь.
— За дело, — ответил Ларионов.
— Ты со мной поосторожнее, Алексей, — посоветовал Вадик, вставая. — Я тихий, но зубастый. Я и укусить могу. Смотри, Алексеич!
— Зубы обломаешь, кролик, — презрительно отрезал Ларионов. — Пойдем на скамеечку присядем.
Сели рядом, как два добрых приятеля.
— Чего ты от меня хочешь? — завывая, спросил Клок.
— О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?
— О чем спрашивал, то я тебе и сказал.
— Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз: что тебе известно о последних делах домушников?
— Ей-богу, ничего не знаю.
— Ты кого катал у Гарика Шведова?
— Откуда мне знать. Кого привели, того и катал.
— Слушай меня внимательно, Клок. Здесь тишина, народу нет. Сейчас я встану со скамеечки, тебя подниму и разделаю как бог черепаху. Руки-ноги переломаю, искалечу так, что мама не узнает, и брошу здесь подыхать. Про Ходока и Коммерцию мне все, что надо, известно. Расскажи про третьего.
— Ростовского этого Косой рекомендовал и Ходока тоже. Скучают, говорит, мальчишки, и локшануть не прочь. Я их и принял. Они меня поймать хотели.
— А у тебя Коммерция — подставной, — догадался Ларионов. — Ростовский этот и Ходок знакомы друг с другом были?
— Вроде бы нет. Договорились они, по-моему, когда за водкой для начала пошли.
— Ты мне, Вадик, поподробнее про ростовского этого.
