наверное, чувствовала себя в полной безопасности.
— Данные введены, параметры в норме! — прозвучал доклад командира БЧ-3. — Торпеда готова!
— Торпедой — пли! — без тени сомнения скомандовал Дмитрий Николаевич.
Море всколыхнулось. На поверхность вырвались белые шары дыма и, разбегаясь в стороны, превратились в гигантский бутон, напоминающий хризантему. Из центра цветка, будто одуревший от нектара шмель, вырвалась и, оставляя за собой огненный след, понеслась над водой темная сигара. За несколько секунд она преодолела расстояние до немецкой субмарины, огненный хвост отделился и, вращаясь, скрылся в волнах, оставив на поверхности клубы пара. Торпеда, уже без ракетного ускорителя, спускалась на парашюте на голову ничего не подозревавшей подводной лодке. Зеленый остроносый цилиндр нырнул, оставив на воде отделившийся красный шелковый круг, взвыли ожившие винты, и торпеда рванулась в поисках жертвы.
Через минуту взволнованный голос Максима доложил:
— Наблюдали взрыв, цель исчезла.
— Вот и все, — развел руками командир. — Как отобрать чупа-чупс у младенца.
Развернув перископ на конвой, он посмотрел, что произошло за время, пока они возились с немецкой лодкой. Торпедированный транспорт уже лежал на боку, разливая вокруг себя горящее топливо. Идущее впереди судно остановилось, и теперь, спустив шлюпки, экипаж пытался спасти редких счастливчиков, оставшихся в живых в бушующем пламени.
Смело, — подумал Дмитрий Николаевич. — Застопоривший ход корабль — это идеальная цель, по которой промахнуться невозможно.
Он глянул в сторону увлеченного погоней корвета. Отважный кораблик все еще был цел. Он все так же бежал, не сбавляя скорости, но теперь по нему никто не стрелял. Командир развернулся в сторону лодки и еще успел заметить исчезающую под водой рубку. У него мелькнула мысль, что они тому причина. Волчья стая почувствовала рядом льва и теперь шарахнулась в кусты, опасаясь оказаться на пути царя зверей.
Понаблюдав еще с полчаса за конвоем и удостоверившись, что теперь ему ничего не грозит, «Дмитрий Новгородский», приняв балласт, нырнул на глубину, чтобы в спокойной обстановке подвести итоги первого боевого дня.
— А ведь мы чуть не попались, — назидательно поднял вверх палец командир. — А почему? А потому, что толком не знаем своего противника. Ревели винтами, как корова на лугу, а немцы тоже неплохо слушать умеют. И ведь как точно торпеду выпустили! Считай, с двух километров, а не увернись — аккурат между глаз бы получили. Так что мы сейчас соберем все что можно по немецким кораблям и лодкам и сделаем памятки. И чтобы у всех как от зубов отскакивало! Хоть днем, хоть ночью! Сам проверять буду. Попробуем что-нибудь из нашего немца выжать. Но сначала, чтобы он мне не навешал на уши чего не надо, я хочу поговорить с матросом Рябининым.
Саша Рябинин появился перед командиром, потупив взгляд и стараясь все время держаться левым боком. Нижняя губа распухла и почернела от запекшейся крови. Командир с удивлением следил за его неуклюжим верчением, а затем его осенила догадка.
— Кто!? — заревел он, как взбесившийся саблезубый тигр.
Вылетев из своего кресла, Дмитрий Николаевич рывком развернул Рябинина к себе правой стороной. Под правым глазом матроса тянулась длинная ссадина, плавно переходящая в лиловый синяк. Ухо раздулось и светилось всеми оттенками красного цвета.
— Я спрашиваю — кто!?
Командир задрал на матросе тельняшку и, увидев на теле свежие синяки, злобно захрипел:
— Кто?
Но Рябинин, шмыгая носом, упорно молчал.
— Ты сам, командир, виноват, — подал голос появившийся Сан Саныч. — Ты его приблизил, по имени называл. А в кубрике такое не прощают. Он матрос молодой, и, по их понятиям, он — без вины виноватый. Ну, а уж если вина найдется…
Дмитрий Николаевич прочитал на куртке Рябинина номер боевой части и, схватив «банан», свирепо выдохнул:
— Личному составу БЧ-7 срочное построение в центральном посту! Прибывшего последним я сам раздеру на лоскуты!
В глубине лодки послышался нарастающий топот несущихся со всех ног матросов.
— Замполит, кто у акустиков верховодит?
— Да кто… Пахомов там погоду творит.
Из люка в центральный пост начали вылетать полуодетые матросы и, недоуменно переглядываясь, выстраиваться в полукруг, прижимаясь к стенкам переборок.
Дмитрий Николаевич оглядел их тяжелым взглядом и, набрав полную грудь воздуха, ледяным голосом произнес:
— Какому неандертальцу еще не понятно, что мы на войне? Кому еще рассказать, что сегодня мы чуть не получили в борт торпеду? Пусть выйдет вперед тот бабуин, который еще не понял, что происходит вокруг и где мы сейчас находимся. Нет таких? А я так думаю, что есть! Правильно, Пахомов?
— А я что?! — встрепенулся Славик Пахомов, пряча за спину сбитые кулаки. — Я все понимаю.
— Да нечем тебе понимать! Ты своими мозгами микроба способен только запомнить, какого размера трусы у Леди Гаги, а он, — командир указал на Рябинина, — своей головой, возможно, спасет тебе жизнь. Да ты должен с него пыль сдувать! На камбузе с ложечки кормить! В общем, так! Если еще кто-нибудь выкинет подобный номер, я лично затолкаю его в торпедный аппарат и без сожаления выплюну за борт!
Побледнев, Славик дернул стоящего рядом друга и, кивнув на Рябинина, шепотом спросил:
— Как его зовут?
— Кажется, Саня.
Дождавшись, когда командир выдохнется и разрешит разойтись, Слава протиснулся к Рябинину и шепнул на ухо:
— Ты это, Санек… Близко к сердцу не бери. Я ведь так, для профилактики. Смело иди в кубрик, больше тебя никто не тронет, а если тронет, я сам с него пыль сдую.
Дмитрий Николаевич еще долго сидел с угрюмым видом и молчал.
— Командир! Ну ты можешь… Даже меня пробрало. Я чуть было уже про памперс не вспомнил, — сказал, улыбаясь, Сан Саныч.
Дмитрий Николаевич мрачно взглянул на лысую голову замполита и процедил сквозь зубы:
— Это должен был говорить ты, а не я. Шел бы ты куда подальше, а то не успеешь памперс надеть.
Максим Зайцев услышал глухой стук и невнятные всхлипывания за шторой гидроакустического поста. Звуки резко отличались от привычного жужжания и гудения блоков, и удивленный Максим, неслышно подкравшись, заглянул за перегородку. Рафик Акопян лежал, навалившись грудью на светившийся перед ним экран, и, завывая, размазывал по лицу гремучую смесь из слюней, слез и крови. Когда в его всхлипах появились истеричные нотки, он схватился руками за квадратный стальной блок и начал биться в него уже расквашенным и окровавленным лбом.
— Эй, ты чего? — тронул его за плечо опешивший Максим.
— Тащ!.. — увидев Зайцева, Акопян схватил его за руки. — Замполит сказал, что мы больше никогда не увидим дом! А у меня мама, папа, братья, сестры! Мне ишака на десять лет подарили! Они все меня ждут! Мне надо домо-о-ой!..
«Ну, Сан Саныч, — подумал Максим. — Вот так успокоил народ! Психолог хренов!»
Рафик отпустил его руки и опять бросился бодать стальной блок.
— Да успокойся ты! — Максим отдернул его за плечо. — Ты не слушай! Это у нас замполит так шутит. Вернемся мы домой, вот увидишь! Дождется тебя твой ишак. И папа с мамой дождутся!
— Правда? — Рафик, расплывшись в жалкой улыбке, с надеждой посмотрел на Максима. — Шутит?
