телом, затерявшись в складках брюк и тельняшки. Он втянул живот и безразличным голосом сказал:
— Трудовой мозоль у меня там. Не всем показываю. Или, может, мне еще и штаны снять?
Рядом с ухом, опалив лицо пороховым выхлопом, грянул выстрел. В тесной каюте, отрикошетив от стальной перегородки, пуля выбила сноп искр и скрылась в ворохе тряпок, сваленных на койке особиста.
— Следующая пуля между глаз, — довольный произведенным эффектом, предупредил Федоров.
Он по-ковбойски дунул в дымящийся ствол и направил пистолет в побледневшее лицо старпома.
«А ведь выстрелит, — с досадой подумал Долгов. — Когда вместо мозгов плещется виски, то и скромный Рябинин превратится в неуправляемого бегемота, а уж с Федоровым вообще случай отдельный и тяжелый».
— Давай, давай! — особист нетерпеливо протянул руку. — А то мне легче тебя пристрелить и самому забрать, что ты там прячешь.
Стараясь не делать резких движений, Долгов медленно запустил ладонь под тельняшку и подал Федорову черную, замотанную в полиэтилен, коробочку рации. В ушах звенело от выстрела и очень хотелось тряхнуть головой, чтобы вернуть слух, но он опасался, что взвинченный до предела особист не выдержит и еще раз нажмет на курок. Все еще дымящийся ствол ТТ раскачивался всего в метре от его лица. С такого расстояния Федоров не промахнется, даже если будет от виски еле живой.
— Так вот чем ты немцев на нас наводишь! Фашистское отродье! Сейчас я буду тебя судить по законам военного времени. Не получат больше твои хозяева от тебя весточку! Мы сейчас ее вот так…
Особист бросил рацию на пол и придавил каблуком. Послышался слабый хруст, и через разорвавшийся пакет показались обломки пластмассового корпуса.
— Стоять!
Федоров направил ствол на дернувшегося вперед старпома.
— А теперь твоя очередь, фашистский ублюдок.
Долгов увидел, как побелел, напрягаясь, палец особиста на спусковом крючке. Нужно было что-то делать, и делать срочно. И тут вернувшимся слухом он услышал пока еще отдаленный, но нарастающий гул. Винты самолетов гудят одинаково в любую эпоху. Налет, которого он так ждал, начинался, а Долгов ничего не мог сделать. Как прибитый к полугвоздями, он стоял на месте и смотрел в черный глазок пистолета. Будто капли сквозь пальцы вытекали бесценные секунды, а он так и не придумал, что делать. Неожиданно подсказку подарил ему сам Федоров. Все еще упиваясь властью и собственным величием, он ничего не слышал и, облизывая пересохшие губы, громогласно разглагольствовал:
— Сколько змее ни вертеться, а все равно ей на хвост наступят. Ты думал, так и будешь свое черное дело творить? А нет! Встал на твоем предательском пути чекист Федоров! Да я врагов народа десятками к стенке ставил! Да что десятками — сотнями! А ты думал, что я с тобой не справлюсь?
Федорова понесло. Мутные глаза блестели, розовые щеки покрылись алыми пятнами. На лице блуждала улыбка фанатика, перемноженная на саркастическую ухмылку демона.
— Да я фашиста за версту чувствую! Да я могу его найти хоть за Уралом, хоть в Сибири. Да что в Сибири? Я их в Москве, знаешь, сколько выявил? Да меня сам товарищ Берия знает! Да мне сам Меркулов пистолет вручил!
Гул за окном становился все отчетливее. Где-то вдалеке послышались первые хлопки зениток. Долгов оглянулся на прикрытую дверь. Больше тянуть было нельзя!
— Трепло ты! — грубо прервал он особиста. — Да чтобы сам Меркулов какому-то старлею пистолет вручил? Никогда не поверю!
— Чт-о-о! — взревел опешивший Федоров.
Позабыв, что несколько часов назад он уже показывал Долгову дарственную надпись, особист развернул пистолет боком.
— Смотри! Смотри, фашистский прихвостень, кто тебя взял!
Замах ногой получился короткий, но резкий. Врезавшись в кисть, ботинок выбил рукоятку из потных пальцев особиста. Пистолет взлетел и, стукнувшись о потолок, упал на пол между особистом и старпомом. Долгов от души размахнулся и погрузил кулак в разбежавшийся в стороны двойной подбородок. Федоров звонко клацнул зубами и, отлетев, рухнул навзничь поперек койки.
Посчитав инцидент исчерпанным, старпом нагнулся, поднял ТТ и произнес:
— Проспишься — верну.
Но Федоров думал иначе и так просто сдаваться не собирался. Находясь под градусом, как под наркозом, он даже не почувствовал боли. Отключившись всего на несколько секунд, вскочил на ноги и, наклонив голову, будто задумал забодать старпома, с диким воплем понесся через каюту. Такой оборот для Долгова оказался неожиданным. Он не успел отступить в сторону, как в него врезался Федоров и, обхватив руками, будто тараном, понес на стену. Сцепившимся клубком они врезались в дверь и вывалились из каюты на внешнюю палубу.
На танкере уже сыграли тревогу. Рядом, не замечая дерущихся, пробежал к пушке девичий зенитный расчет, согнувшись под тяжестью сжимаемого в руках ящика со снарядами.
Долгов устоял на ногах, но у него никак не получалось высвободиться из цепких рук особиста. Наконец он извернулся и, подставив корпус, перебросил его через себя. В воздухе мелькнули ноги в хромовых сапогах, и пьяное тело грузно шлепнулось на палубу. Разевая рот, Федоров лежал и хрипел, вращая налитыми кровью глазами. Долгов решил, что теперь уж с особиста точно хватит. Сейчас нужно скорее вникнуть в то, что происходит вокруг. Вмиг позабыв о лежавшем у ног Федорове, он смотрел на гудящие, будто шмели, точки у самой воды. Торпедоносцы заходили в атаку со стороны солнца. Разделившись на две группы, они клиньями врезались с двух сторон в строй конвоя, заставляя зенитчиков на кораблях метаться в выборе — в кого стрелять первым. Одна группа атаковала голову конвоя, а вторая нацелилась на замыкающие строй суда. И Долгову казалось, что вся эта вторая группа нацелилась исключительно на их танкер. Не переставая трещали зенитки. Не было судна, на котором бы не полыхало несколько факелов из раскаленных стволов. В отсутствии ветра пороховой дым тут же затягивал палубу, мешая зенитчикам целиться и, в свою очередь, помогая немецким стрелкам вести из пулеметов огонь по обозначенным дымом зенитным расчетам. Всего в воздухе старпом насчитал не менее трех десятков самолетов. Первым у целей оказался клин, атакующий головные корабли. Снизившись до высоты трех метров, самолеты шли, перестраиваясь в растянутую цепь и выбирая каждый свою жертву. От винтов и создаваемой крыльями воздушной подушки вода кипела и взлетала белыми, искрящимися на солнце и рассыпающимися в воздухе фонтанами. Пытаясь скрыть оберегаемые транспорты, между самолетами и судами полным ходом несся английский эсминец и тянул широкий хвост дымовой завесы. На носу и в корме опущенные к воде стволы непрерывно изрыгали бурые языки пламени. Здесь зенитчики были куда опытней и не распылялись на нелегкие маневрирующие цели, а стреляли по воде, поднимая перед самолетами губительные, взлетающие на сотню метров водяные столбы. Торпедоносцы уворачивались, переваливались с одного крыла на другое и неумолимо приближались к намеченным целям. Затем цепь приподнялась на необходимые для сброса торпеды двадцать метров и самолеты заняли боевой курс. Теперь каждый несся как по натянутой нити, соединяющей самолет и корабль. Эти, растянувшиеся для летчиков длиною в жизнь, секунды для зенитчиков были подарком. Сейчас самолеты были уязвимы как никогда! И навстречу им полетели сотни килограммов металла, начиненного взрывчаткой. Грохотало все, что могло хоть как-то выстрелить по несущимся сломя голову торпедоносцам. Палили в воздух матросы из автоматов и винтовок. Стреляли из пистолетов офицеры. Захлебывались лаем автоматические «эрликоны», ухали тяжелые корабельные орудия. И строй не выдержал. Долгов видел, как сначала один самолет, а за ним второй сбросили с дальней дистанции торпеды и отвернули в сторону. Пример оказался заразительным, и в воду полетел десяток сигар, выпущенных наудачу. Вскоре на боевом курсе остался только лидер. С упрямством носорога он продолжал прорываться сквозь стену огня. И теперь все стреляли только по нему. Вспыхнул правый двигатель, и над водой потянулся жирный черный след. Через секунду горело уже все крыло. А еще через секунду от его брюха отделились две торпеды и, плюхнувшись, понеслись, оставляя пенистые следы, к своим жертвам. Развернувшаяся в воздухе картина загипнотизировала Долгова и, не замечая ничего вокруг, он видел лишь атакующий торпедоносец. Теперь самолет превратился в пылающий факел. Но и сейчас лидер считал, что это еще не конец атаки. Пролетев кометой над мачтами небольшого сухогруза, торпедоносец, покачивая горящими крыльями, направился к сверкающему на солнце красными бортами английскому танкеру. Не
