тяжелом состоянии, которое называется гипоксией, то есть кислородным голоданием. Не следует забывать также о болезнях, которыми эти люди страдали ранее. Кто-то был простужен, у кого-то был бронхит, еще у кого-то повышенное давление, хроническое заболевание сердечной мышцы, воспаление поджелудочной железы, желтуха или другие заболевания, которые нередко случаются. И все эти факторы тоже имели свое влияние. Так что смерти - результат деятельности террористов: это они держали людей в стрессовой ситуации, без еды, питья и воздуха.
Я хотел бы отметить: если бы все это продлилось еще пару дней, то все заложники, весь зрительный зал, все бы были мертвы - без расстрелов и взрывов, - подчеркнул российский министр здравоохранения. - Выжили бы только немногие, а в их организмах произошли бы необратимые изменения. Террористы создали в зале именно такие условия - все люди были обречены на смерть.
Шевченко, до того, как стал министром, был известным кардиохирургом в Петербурге. Тем более его слова о том, что во время операции, которую он перенес, появились «…небольшие нарушения дыхания, которые анестезиолог быстро купировал», звучат как издевательство над заложниками. Ведь некоторые умирающие ждали помощи врача больше двух часов, лежа на мокром, ледяном бетоне, под секущим их лица дождем.
- Мне кажется, что наши власти были обескуражены тем, что мы пережили, - комментирует Виктория Кругликова. Отзывается в ней страшная горечь человека, боль которого не восприняли всерьез, к которой отнеслись издевательски. - Никто ничего не пытается объяснить, а причиной смерти власти называют сидение в неудобном положении. Вы себе представляете? Плохо люди сидели и умерли! Что можно после этого сказать?! Люди, сидите удобно! Господин Путин, сидите удобно, иначе вам грозит смертельная опасность. Будете не так сидеть, умрете.
Глава 25
Сами заложники мало что могут сказать о спасательной операции - почти все они без сознания лежали на холодном бетоне перед театром. Только позже, рассматривая себя, понимали, какой это должен быть кошмар. Маргарита Дубина, открыв глаза в больнице, увидела свои руки, абсолютно черные.
- Я сначала подумала, что они в грязи, но оказалось, как объяснили врачи, до них долго не доходила кровь, - вспоминает Маргарита Львовна.
У других были синяки и огромные шишки на голове. Они только догадывались, что их тянули, тащили, возможно, по лестницам, а потом бросали на бетон. Но у них не было претензий, они были живы. Некоторые узники вообще не уснули, газ на них не подействовал. Сын Маргариты Дубиной, Александр Зельцерман, - здоровенный мужик, и, конечно, нужна была солидная доза препарата, чтобы его усыпить, к тому же ему здорово повезло в зрительном зале. Он сидел у бокового входа с левой стороны. Когда вентиляция начала подавать газ в зал, террористы открыли эту дверь, и таким образом в том месте, где сидел Зельцерман, было много свежего воздуха. Благодаря чему он ни на секунду не потерял сознания.
Но были такие, кто много часов и дней боролись за свою жизнь. Вот как и те, и другие рассказывают о штурме и спасательной операции. Александр Зельцерман в интервью латышскому телевидению:
- Я практически не терял сознания. Когда раздались крики «Газ!», я посмотрел наверх и увидел странный дым. Поскольку нам в школе преподавали навыки самообороны, я знал, что делать. Взял куртку, закрыл лицо, нос, рот, и говорю сестре: «Слушай, что-то начинается». И мы бросились под кресла. Через минуту, когда я спросил, все ли у нее в порядке, она не ответила. Я ее даже потряс, но она уснула. Вокруг все спокойно сидят на своих местах, а в коридоре уже слышна стрельба. Я подумал: пока стреляют, я никуда не пойду. А куда? Там же стреляют! А когда стал терять сознание, меня подхватили под руки парни с белыми повязками на рукавах, наверное из «Альфы», и крикнули: «Бегом!» И я побежал. Меня вывели на улицу и поставили возле стены.
Уже в другом интервью, для портала gazeta.ru, Зельцерман рассказывал, почему попал в руки ФСБ.
- Я еврей, три дня не брился, - объяснял он. - Наверное, был очень похож на террориста. И так повезло, что штурмовики меня не застрелили.
Зельцерман стоял под стеной театра с широко расставленными ногами минут пять-семь. У него отобрали все документы и деньги, которых потом, естественно, не вернули. Спецназовцы вывели, кроме того, еще одного заложника, актера Марата Абдрахманова, у которого были такие восточные, «татарские» черты лица. К тому же Марат был в мундире летчика - в момент нападения террористов он танцевал на сцене. Наконец появился еще один подозрительный заложник.
- Потом нас троих отвели в какой-то дом по соседству, - рассказывает Зельцерман. - Там мы еще немного постояли. А потом нас отправили на «фильтрацию». Так между собой говорили спецназовцы.
Слово «фильтрация» из армейского жаргона, которым так насыщен русский язык. Фильтровать - значит отделять гражданских от партизан или террористов. Стоит добавить, что за все время, пока он стоял у театра, Зельцерман не видел, чтобы кого-нибудь выносили. Важнее были «подозрительные» заложники, чем потерявшие сознание. Это еще один довод того, что главной задачей была ликвидация террористов, спасение заложников было не столь существенным.
- Обошлись с нами нормально, в стиле московских спецслужб, - рассказывал Зельцерман порталу «gazeta.ru». - Мне связали руки поясом. Марка не связали, потому что я сказал, что он артист. А тому, третьему заложнику, надели наручники. Нас привезли в школу на улице Дубровской, 16, и передали следователю, который стал меня допрашивать. Я попросил воды - не дали. Попросил, чтоб мне позволили позвонить в консульство - не позволили. Но пояс с рук сняли. Поскольку я приехал в Москву как раз в день нападения террористов, велели мне подробно рассказать, что я делал с момента приезда в Москву до того момента, когда попал в руки спецслужб. Три дня - от и до. По порядку, без спешки. После двадцати минут допроса, когда стало ясно, что я не террорист, стало легче. Мне дали воды и стали разговаривать значительно спокойнее. Но в сумме я давал показания около трех часов. И только потом я смог позвонить в посольство.
Лишь после допроса Зельцермана накормили. Выдали справку, удостоверяющую личность. Документы - водительские права и паспорт, а также деньги - не отдали. Что в этом странного, это же Россия.
Рядом с Зельцерманом в зале сидела Ирина Филиппова. Она, правда, потеряла сознание во время штурма, но быстро пришла в себя, когда ее вынесли из зала.
- Я проснулась уже в автобусе, почувствовала боль в легких, - вспоминает Филиппова. - Увидела людей в камуфляже и подумала, что террористы нас куда-то везут. Мы доехали до какого-то детского сада, и только тут я поняла, что люди в мундирах - наши. Всех, кто мог ходить, отвезли на допрос. В детском саду были какие-то женщины, давали нам воду, а офицеры спрашивали о наших фамилиях и еще о чем-то, я уже не помню о чем. Не люблю я вспоминать тот момент пробуждения, - продолжает она. - За окном темно, а внутри меня страшная физическая боль. Тогда я услышала за собой такой ужасный хрип девушки, как будто у нее что-то булькало в горле. И вокруг еще раздавались крики военных, но я все это еле слышала. Наверное, из-за шумовых гранат. Один из спецназовцев подошел и спросил: «Все в порядке?» А я не могла ответить, в горле пересохло. До сих пор по утрам чувствую сухость в горле. Автобус трясся и дергался, а у меня внутри все переворачивалось. Каждое торможение приносило ужасную боль. Не могу сказать, что там было много народу. В основном все сидели на креслах, но сколько их было, понятия не имею. А потом, после допроса в детском саду, я снова потеряла сознание и пришла в себя от холода в машине скорой помощи. И попала в городскую больницу № 7. Окна моей палаты в больнице выходили на Проспект Андропова. Недалеко оттуда, как раз накануне теракта, я купила квартиру и сделала ремонт. А окна палаты выходили на строительный рынок, где я долго выбирала нужные для ремонта материалы.
Хореограф Сергей Лобанков в свою очередь попал в кардиологическое отделение переполненной больницы № 13, и его спасали подчиненные Зубанова:
- Все бы закончилось совсем иначе, если бы спасательная операция была хорошо организована. Спецназ свою работу выполнил хорошо, к ним ни у кого нет никаких претензий, они мгновенно заняли здание, взрыв не произошел. Катастрофой было то, что делала медицина. И опять подчеркну - винить надо не медиков! В этой ситуации врачи были героями. Надо было только видеть, что творилось во время
