списке жертв.
Эксперт милиции (просил не сообщать фамилии), проводивший через несколько часов после штурма предварительное описание трупов в одной из больниц, рассказал мне, что среди тел был труп молодого мужчины лет двадцати пяти с характерной татуировкой «ВДВ» (воздушно-десантные войска). Как утверждает эксперт, парень погиб от одной пули, которая попала ему в затылок. Не удалось установить, как его звали и был ли он в списке погибших с пулевыми ранениями.
Причины этой фатальной неразберихи и хаоса очевидны. Российские спецслужбы не слишком волновали эмоции семей потерпевших, и они отнюдь не собирались помогать родственникам в поисках тел близких. Впрочем, они уже были мертвы, и у служб не было повода торопиться. Значительно важнее для них был поиск сбежавших террористов и их сообщников. Сразу же после штурма Москва была на грани чрезвычайного положения.
Спецслужбы продолжают утверждать, что газовая атака была столь молниеносной, что террористы не успели среагировать. Но мы знаем, что было не так, и поэтому после того, как театр был занят штурмовиками, ФСБ неожиданно сообщило, что некоторые террористы могли переодеться в гражданскую одежду и укрыться среди заложников. Из-за этого больницы превратились в тщательно охраняемые следственные изоляторы. Входы были под наблюдением не только охраны, но и кордонов милиции, которые не впускали и не выпускали никого, кроме персонала, а родственников, пытавшихся получить хоть какую-то информацию о судьбе близких, грубо отгоняли.
Помимо этого, в Москве были предприняты чрезвычайные меры безопасности. Проверяли каждую машину, выезжавшую из столицы, в результате чего на выездах образовались гигантские пробки. СМИ передали, что нескольким террористам во время штурма в суматохе удалось скрыться, в связи с чем милиция стала прочесывать соседние с театром дома. Наконец Борис Грызлов, глава МВД признал, что в Москве действовала террористическая сеть, насчитывающая несколько десятков человек. Настроение в городе было близко к панике.
Практически чрезвычайное положение, введенное прокуратурой и ФСБ в больницах, когда туда стали привозить заложников, дало «результаты». Спецслужбы схватили сорокатрехлетнюю чеченку Яху Несерчаеву, которая, как мы помним, отправилась на спектакль с двумя подругами. И с ней, как и «подозреваемым» Александром Зельцерманом, обошлись, как пристало обходиться с сообщницей террористов.
Яха из-за больного сердца и легких очень тяжело перенесла газовую атаку. Собственно, можно сказать, что выжила она чудом. Запущенного в зал газа она не заметила, услышала только, как кто-то крикнул: «Газ пустили!», и через несколько секунд потеряла сознание. После штурма чеченка попала в тяжелом состоянии в больницу № 13, и там начались проблемы: ее бред на чужом языке вызвал подозрение соседей. А может, очнувшись, упомянула соседкам, что она из Грозного? Трудно сегодня сказать, только милая бабуля, которая до этого уступила ей свою кровать, донесла об этом дежурившему в коридоре милиционеру.
Тут же явились милицейские специалисты, сняли отпечатки пальцев и взяли одежду на экспертизу. А потом пришел очень милый офицер и сказал: у меня плохие новости, вы задержаны за помощь террористам. Яху, такую слабую, что она без посторонней помощи даже стоять не могла, перевезли в госпиталь для заключенных. В это время в ее квартире был произведен обыск, а ФСБ объявило журналистам, что задержана сообщница террористов: на ее руках обнаружены следы пороха и взрывчатых веществ.
В тюремной больнице ей не оказывали никакой помощи, -впрочем, вскоре опять появились представители милиции и заявили: «Вам придется лечиться в другой больнице». Принесли ей огромные мужские туфли, которые она надела на босу ногу, и грязное мужское пальто, в которое укуталась перед путешествием в октябрьскую холодину. На ней ведь не было ничего, кроме ночной рубахи. Милиционеры защелкнули наручники на ее руках. И отвезли ее в следственный изолятор, где охранница, увидев ее, тяжело вздохнула: «Еще одна зараза…»
В СИЗО Яха провела неделю. За это время ее никто не допрашивал, вообще никто ею не занимался, хотя она ежедневно просила о встрече со следователем. О лечении не было и речи, хоть чеченка находилась на грани жизни и смерти. Спасли ее друзья, которые по знакомству и при помощи блестящего адвоката добились встречи с соответствующим прокурором и доказали, что Яха не имеет с терроризмом ничего общего.
Несерчаева живет в Москве, но, сломленная болезнью и страшными переживаниями, не захотела возвращаться к событиям конца октября 2002 года. Отказалась встречаться со мной.
Очередным пойманным «сообщником террористов» оказался журналист телевидения «Лидер ТВ» из Азербайджана Нариман Мехтиев. Он прилетел в Москву со своим оператором в пятницу вечером, за десять часов до штурма. Как все азербайджанцы, Мехтиев - смуглый брюнет, что само по себе уже подозрительно. Кроме того, он почти беспрерывно разговаривал по мобильному телефону на чужом языке. Это не могло не вызвать подозрений. После штурма к нему подошла милиция и люди в штатском, кто-то показал на него пальцем, и, не успел Мехтиев сказать, что он журналист, ему натянули на голову мешок и провели так метров сто, вероятно в оперативный штаб. После обыска его подвергли семичасовому допросу. Не помогли вмешательства ни посольства, ни руководства телевидения «Лидер ТВ». Выпустили его только во второй половине дня.
Был еще один человек, помогающий, как посчитало ФСБ деятельности Бараева и его людей. Его арестовали в группе иностранных журналистов еще до штурма, а российские службы безопасности засекли его по сигналу сотового телефона.
Чеченец Заурбек Талхигов, о котором я уже писал раньше, с 1999 года жил в Петербурге, где занимался торговлей. В Москву приехал подписывать контракт на поставки мяса, а в окрестностях театрального центра появился после того, как Асланбек Аслаханов призвал чеченцев прибыть к театру и предложить себя вместо заложников. Талхигов покрутился среди журналистов и родственников заложников, потом подошел к группе голландских журналистов, среди которых был Олег Жиров. Голландский бизнесмен украинского происхождения приехал в Москву на несколько дней с женой и сыном. Они собирались пойти на мюзикл вместе, но в последний момент Олег был приглашен на важную встречу и вынужден был отказаться. Его жена Наталия Жирова и четырнадцатилетний сын Дмитрий попали в руки террористов. Жиров заметил Талхигова, который внешне напомнил ему армейского друга. Спросил, чеченец ли он, и попросил о помощи - позвонил на мобильный жене, а когда телефон взял один из террористов, отдал свою трубку Заурбеку. Трудно сказать, о чем они разговаривали, - разговор шел по-чеченски. Талхигов провел семь-восемь разговоров, пробуя, как он утверждает, убедить террористов отпустить жену и сына Жирова. По словам журналистов, он помогал и сотрудникам ФСБ в контактах с террористами. Несмотря на это, его арестовали, так как, по официальной версии, он передавал террористам информацию относительно количества милиции, размещения снайперов и бронетранспортеров вокруг театра, а также «координировал действия террористов внутри здания».
Не удалось ему вытащить оттуда ни одного заложника. Наталия Жирова погибла во время штурма.
Во время процесса прокуратура представила одну из пленок, на которой обвиняемый рассказывает о снайперах и БТРах. Две другие записи, где, по утверждению свидетелей, Талхигов вступается за жену Жирова и пытается договориться с террористами, были уничтожены как несущественные. Процесс был закрытым, без участия журналистов. В суде первой инстанции Талхиров был приговорен к восьми с половиной годам колонии. Приговор был оглашен 20 июня 2003 года, 9 сентября был поддержан Верховным судом и получил законную силу. Адвокаты заявили об апелляции в Европейский Суд по правам человека в Страсбурге. По мнению депутата Асланбека Аслаханова, Талхигов сыграл роль козла отпущения.
До средины сентября 2003 года это был единственный осужденный за соучастие в террористическом акте на Дубровке.
Заканчивался один из страшнейших дней в современной истории России. Начался он с рискованного штурма спецподразделений, потом была трагическая спасательная операция, автобусы и машины скорой помощи, перевозящие людей в бессознательном состоянии в больницы, тысячи отчаявшихся родственников, разыскивающих своих близких, живых или мертвых. Всему этому сопутствовало бездушное безразличие чиновников и политиков.
