— Ничего, я попрошу Хроноса перенести меня в прошлое, чтобы вовремя избавить их от страданий. Смертные даже не заметят моего отсутствия.
— Сейчас многие строят предположения по поводу будущего статуса новой Смерти, — продолжал тем временем диктор. — Он буквально поставил свою должность с ног на голову, что вызвало серьезные отголоски как на Небесах, так и в Аду. Мы спрашивали мнения Бога и Сатаны, но ни тот ни другой не соизволили ответить.
Зейн покачал головой со смешанным сожалением и восхищением:
— Однако же, проворные репортеры у нас в Чистилище! — По-моему, порой даже слишком проворные.
— Как интересно! — воскликнула Луна. — А я и не подозревала, что ты такая важная фигура в глазах Вечности.
— Вовсе не такая важная. Просто программа новостей индивидуальна. Я уверен, что всем прочим воплощениям тоже сообщают те новости, которые касаются их лично. Можно выключить, — сказал Зейн, встал и подошел к телевизору.
— Однако, — продолжал диктор, — нам удалось опросить нескольких свидетелей, мнение которых будет существенным в оценке того, как вела себя новая Смерть во время испытательного срока.
Рука Зейна застыла, не коснувшись кнопки.
— Каких еще свидетелей?
— Инкарнации требуют особого к себе отношения, — пояснил диктор. — Сила их столь велика, что обычные категории добра и зла к ним зачастую неприложимы. В данном случае четыре воплощения признали новую Смерть вполне соответствующей требованиям. Они свидетельствуют, что нынешний исполняющий обязанности был подвергнут допросу в неофициальной обстановке, и его ответы были признаны удовлетворительными. Воплощения согласны работать с ним в течение грядущего отрезка Вечности.
— О-о! — сказал Зейн. — Еще бы им не быть довольными! Сами ведь втянули меня во все это!
— Но не они и не мой отец избрали тебя на эту должность, — напомнила ему Луна. — Быть может, они сомневались, что ты окажешься хорошей Смертью.
— И, должно быть, не напрасно, — вздохнул Зейн.
— Не знаю, не знаю…
— Конечно, до тех пор пока не вынесена окончательная оценка, ничего утверждать нельзя, — вещал диктор, — однако мы считаем уместным сообщить, что, по-видимому, решающее значение будет иметь рекомендация еще одного важного свидетеля.
— Кто бы это мог быть? — поинтересовалась Луна.
— Наверное, кто-то из моих клиентов… — неуверенно ответил Зейн.
— Вот он, главный свидетель, тот, кто заранее знает, куда тяготеет душа Смерти, вступающей в свою должность — к Небесам или к Аду, — продолжал диктор.
— Но кто же это?! — вскричал Зейн.
И в ответ в кадре появилась… морда коня бледного.
— Что скажете, свидетель? — спросил диктор.
Морт заржал.
— Да это просто розыгрыш! — воскликнула Луна.
— Не уверен, — возразил Зейн. — Морт — не обычный конь.
— Вот так-то, господа. Как говорится, устами лошади… Что? Ах да, перевод! Морт сказал, что его новый хозяин проявляет качество, довольно редко встречающееся у воплощений, и уже одно это обращает его ошибки в преимущества. Душа Зейна склоняется в сторону Небес, и он обещает стать одним из самых замечательных людей, когда-либо исполнявших эту должность.
Диктор сделал паузу. Зейн стоял совершенно ошарашенный.
— Поздравляем вас. Смерть! Мы, работники Чистилища, гордимся тем, что отныне вы с нами!
— Зейн! — воскликнула Луна. — Ты победил!
— Но я ведь всего лишь старался, чтобы людям было как можно легче умирать! — сказал Зейн. — Я несколько раз нарушил правила и вообще такого навалял…
А телекамера тем временем поднялась вверх, и в кадре возник небосвод, прекрасный купол земного неба. Мгновение — и день сменился ночью, на небе засверкали мириады звезд, и сонмы ангелов в сияющих нимбах явились в нем. Все они вежливо рукоплескали. Зейну почудилось, что он разглядел среди них свою мать, а другие ангелы были похожи на кое-кого из его клиентов.
Камера опустилась вниз, являя огни подземного мира с полчищами демонов, высовывающих свои раздвоенные языки. Но за спинами демонов смутно виднелись души грешников, томящихся в Аду, и кое-кто из них тайком тоже приветствовал его, поднимая вверх большой палец.
Зейн улыбнулся. Радость его была глубока, словно Вечность.
— Спасибо, ребята! — сказал он и выключил телевизор. — Но мне хватило бы благодарности одного- единственного человека…
Он обернулся к Луне.
— Всегда! Навеки! — согласилась она, целуя его.
— И все же хотел бы я знать, что это за качество во мне такое? — задумчиво спросил Зейн.
— Вот за это я тебя и люблю! — сказала Луна.
Зейн вернулся к своей обычной работе. Он увидел мать, охваченную горем; та укачивала на руках умирающее дитя. Зейн торопился разобраться с клиентами — их накопилось очень много за время его забастовки — и все же не мог допустить, чтобы скорбящая мать страдала больше, чем это необходимо.
Зейн явился перед ней.
— Признай меня, о женщина! — тихо молвил он.
Женщина подняла голову — и ахнула в ужасе.
— Не бойся меня, — сказал Зейн. — Твой младенец неисцелимо болен. Он страдает, и ему не избавиться от страданий, пока он жив. Лучше освободить его от бремени бытия.
Женщина протестующе зашевелила губами:
— Ты… Ты не стал бы так говорить, если бы должен был умереть кто-то из твоих родных!
— Стал бы, — искренне ответил Зейн. — Я отправил в Вечность свою мать, чтобы положить конец ее страданиям. Я понимаю твое горе, и оно вполне уместно. Но твое дитя — невинная жертва незаконного деяния…
Он не стал говорить о том, что она и так знала: ребенок родился в результате насильственного инцеста и страдает врожденным сифилисом.
— Для него и для тебя куда лучше, что ему не придется терпеть всех ужасов подобной жизни.
Ее запавшие глаза обратились к нему. Женщина впервые начала воспринимать Смерть как друга, а не как неотвратимое возмездие.
— Так… так и в самом деле лучше?
— Лучше всего об этом сказал Сэмюэль Тейлор Колридж, — мягко ответил Всадник-Смерть, протягивая руку, чтобы забрать душу страдающего младенца.
— «Тебя не тронула тень зла — явилась Смерть благая, и розу в Небо вознесла, цвести в чертогах рая».
С этими словами Зейн вынул крошечную душу из тела. Он заранее знал, что эта душа отправится на Небеса: теперь он лучше разбирался в таких вещах.
— А ты совсем не такой, как я думала, — сказала женщина. Когда все было кончено, она отчасти обрела душевное равновесие. — В тебе есть… — она замялась, подыскивая нужное слово, — сострадание.
Сострадание… И внезапно все встало на место. Так вот каким качеством обладал Зейн! Вот чего недоставало всем его предшественникам! Приятно было осознать, что все промедления и нарушения правил, которые он себе позволял, на самом деле — не проступки, а благие деяния. Его клиенты были ему небезразличны. Даже на этой ужасной должности Зейн пытался пробудить все лучшее, что в них было. Теперь ему не стыдно признаться в этом. Он знал, что получил назначение на должность по причинам, не имеющим никакого отношения к его личным достоинствам. Но он преодолел установленные рамки и сейчас понимал, что достоин своего места.
