преданию, и произошло название вновь построенной колокольни — Иван Великий. В названии нашла отражение и огромная высота колокольни.
Колокольня Ивана Великого, построенная в 1505— 1508 гг., первоначально выглядела иначе. Её три яруса поднимались на 60 м. Каждый вышележащий ярус, резко уменьшаясь в гранях и медленно убывая по высоте, становится стройнее по пропорциям и легче по массе. Завершающий ярус — цилиндрический, надстроен он при Борисе Годунове в 1600 г.
Современник Бориса Годунова дьяк Иван Тимофеев объясняет:
«На самой верхней главе церковной, которая была выше всех других церквей, и прежней высоте которой он, равняясь с нею гордостью, сделал в начале своего царствования большое прибавление и верх которой позолотил,— она и теперь, блестя, существует и всеми видна, превосходя своею высотою другие храмы, на нем на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил своё имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках».
Надпись эта следующая:
«Изволепием Святыя Троицы повелением Великого Государя Царя и Великого князя Бориса Фёдоровича всея Русии самодержца и сына его благоверного Великого государя царевича и Великого князя Фёдора Борисовича всея Русии храм совершен и позлащен во второе лето государства их 108» (или 1600 г.).
В 1532—1543 гг. по проекту зодчего Петрока Малого с северной стороны к колокольне Ивана Великого пристроили звонницу новгородско-псковского типа с храмом. В 1642 г., в царствование Михаила Фёдоровича Романова и патриаршество его отца Филарета, у этой звонницы Бажен Огурцов возвёл так называемую Филаретовскую пристройку.
На Филаретовской пристройке и звоннице сохранились три колокола.
Большой колокол (который называли Успенский, Праздничный, Царь-колокол) весит 65 т 320 кг. Он был перелит в 1817—1819 гг. на заводе М. Г. Богданова из колокола весом 58 т 165 кг, отлитого мастером К. М. Слизовым в 1760 г. Слизовский колокол разбился при взрыве Филаретовской пристройки наполеоновскими солдатами. Вновь отлитый девяностолетним мастером Яковом Завьяловым Успенский колокол был самым большим из действующих русских колоколов, самым лучшим по тону и звуку. На нем есть надпись:
«Лит сей колокол на заводе московского 2-й гильдии купца Михаила Гаврилова Богданова Яковом Завьяловым и при С.-Петербургского арсенала пушечным мастером 14 класса Русиновым под распоряжением преосвященного архиепископа Августина».
Как предполагают, тот же Августин сочинил и многословную патриотическую надпись, в которой излагается история отливки колокола:
«По счастливом и достославном окончании ужасных и кровопролитных браней и по утверждении прочного мира по всей Европе, перелит сей колокол из старого, слитого в 1760 г. (и весившего 3551 пуд), но в 1812 году поврежденного при падении прежней колокольни, взорванной неистовым галлом, вторгшимся в Россию с двунадесятые языками, когда они, будучи наказуемы разгневанным господом сил, коего имени и святыни поругаться дерзнули, устремились бежать из столицы сея от гнева и ярости божия. Враги святыни и человечества, силою божею всюду гонимы и поражаемы, все пространство от столицы сея до самых пределов российских покрыли трупами своими, и едва малая часть их спастись могла...»
Интересны некоторые подробности того, как Богданов поднимал Большой колокол на колокольню. Когда в 1819 г. было все готово к поднятию колокола, в Москву прибыл митрополит Серафим. Ему кто-то сообщил, что каланча, построенная Богдановым для подъёма нового колокола на колокольню Ивана Великого, нетверда и брусья на колокольне недостаточно надёжны. Вопрос был настолько серьёзный, что митрополит потребовал консультации архитектора и механика. Назначенные для этого чиновники осмотрели сооружения, но, боясь взять на себя малейшую ответственность, нашли каланчу и колокольню ненадёжными и предложили построить новую каланчу. Ясно, что для этого нужны были новые средства и время.
Несмотря на выводы комиссии, Богданов был твёрдо уверен, что построенная им каланча достаточно прочна и надёжна. К счастью Богданова, нашёлся опытный архитектор, который, осмотрев каланчу и перекладины на колокольне, подтвердил их надёжность, предложив на всякий случай сделать дополнительные крепления. Только тогда митрополит все-таки разрешил Богданову поднять колокол.
«В назначенный день для подъёма колокола митрополит Серафим вместе с духовными особами приехал в Успенский собор. Площадь была покрыта несметным числом зрителей. Вдруг докладывают преосвященному, что Богданов, сидя на крыльце, горько плачет. Весть эта крайне его встревожила, ему представилось, что подрядчик проливает слезу от робости или раскаяния. Приказывает тотчас же позвать его к себе и узнает, что он в отчаянии от того, что ему мешают.
Преосвященный, успокоив Богданова, совершенно по его желанию, освятил колокол по церковному чиноположению и тогда благословил поднимать его. Колокол пошёл очень ходко и ровно вверх, уже был на половине высоты, как внезапно раздалось по всем концам площади: «Иван Великий шатается, каланча надаёт!» Заколебались толпы народные, подобно морским волнам, послышались вопли женщин и детей, давимых теснотою, к счастью, обер-полицмейстер Шульгин не потерялся, с удивительным присутствием духа кинулся в толпу теснящегося народа близ семи воротов, коими поднимался колокол, и решительным, уверительным голосом объявил, что это неправда, что это выдумка мошенников. Народ, увидя своими глазами, что ни Иван Великий не шатается, ни каланча не падает, успокоился. Богданов во время самой суматохи управлял действиями многих воротов посредством колокольчика и палочки с навязанным на ней платком, не отходя сам от колокола, он сумел удержать рабочих на своих местах и примерною расторопностью отвратить большую беду».
В тот же день колокол благополучно был поднят и на другой день окончательно надёжно утверждён на перекладинах, к которым было прибавлено несколько новых брусьев.
«В день поднятия колокола митрополит пригласил М. Г. Богданова к своему столу, к которому он и после был приглашаем. Но никакие награды за труд не могли утешить Богданова. «Ну, если бы я не согласился позволить тебе поднять колокол и представил бы то на разрешение в Петербург,— спросил его преосвященный Серафим,— чтобы ты стал делать?» — «Я уже решился,— отвечал Богданов,— я бы ночью привёз колокол и поднял его потихоньку своими рабочими, а там бы воля вашего высокопреосвященства наказать меня!»
Рассказывают, что, когда Богданов готовился поднимать колокол из ямы после отливки, к нему приходил известный иностранный механик и, из сожаления к неучёному русскому литейщику, доказывал ему, что невозможно поднять такую тяжесть на столь ненадёжные перекладины. «Приходи завтра звонить в колокол»,— ответил ему Богданов. И действительно, на другой день колокол уже висел на перекладинах и оставался на них до самого подъёма на колокольню.
Так был поднят самый большой в то время колокол.
