Скрывая от Кэмарна накатившее уныние, она следила за тем, чтобы голос звучал жизнерадостно, а улыбка не покидала губ — вынужденная радость затянувшегося обмана. Дочь давала отцу то, что он хотел видеть.
— Я отправил его выгулять Синарка. Бедный жеребец совсем застоялся, — отозвался вейнгар, не прекращая шутливой возни с Таргеном.
— Я тоже хочу кататься! — услышав о лошади, тут же завопил мальчик.
— Нет, малыш! Сегодня кататься не будем, — осадила его Лураса, чем вызвала бурю протеста, закончившуюся просительным: 'я же уже не болею, мама'.
— Болею? Что с ним? — взволнованно спросил у дочери Кэмарн, не отрывая глаз от мальчика, теребящего ее юбку.
Раса удручено выдохнула. Сохранить плохое самочувствие Таргена в тайне не удалось, а ведь она не хотела волновать отца, и потому вчера ничего тому не сказала.
— Лихорадило немного, но ты не переживай, сегодня уже все хорошо, — поспешила заверить она расстроенного деда. — Видишь, какой прыткий?
Вейнгар пытливо посмотрел на дочь и, видимо оставшись удовлетворенным увиденным, вернулся к внуку.
— А я думал, ты ко мне пришел, — с наигранной печалью протянул он, чтобы отвлечь ребенка, продолжающего канючить 'кататься'. — И подарок приготовил.
— Какой? — благополучно забыв о лошадях, Тарген кинулся обратно к деду, требовать обещанный подарок.
Наблюдая за тем, как малыш нетерпеливым зверьком вьется вокруг деда, с каким обожанием его светящиеся глазки смотрят на мужчину, Лураса не могла не думать о том, как сложатся отношения сына и отца, когда придет время. Смогут ли они поладить? Впустит ли ее мальчик в свое сердце того, кто был для его матери всем — и солнцем, и воздухом, и самой жизнью.
— Что ты собираешься делать, когда мы доберемся до Антэлы, — спросила у брата Таирия, когда все шесть человек их маленького отряда, покончив с приготовлениями к ночлегу, расселись вокруг костра, а аромат жареной зайчатины, дразня аппетитными запахами, заставлял с шумом втягивать устремляющийся ввысь дымок.
— То, что должен, — отозвался молодой человек, повернув вертел, дабы мясо не подгорело.
— Хм…
Ответ ее не удовлетворил, но расспрашивать дальше девушка не решилась. Преследовало стойкое ощущение, что ответ ей не понравится.
Вместо Таирии это сделала Литаурэль.
— Ты обязан отплатить ему! — гневно выпалила рожденная с духом, яростно сверкая изумрудными глазами. — Что? — воскликнула она, когда Лутарг послал ей предостерегающий взгляд. — Это из-за него все так плохо! Это он нарушил договор!
— Лита! — одернул девушку Сарин, заметив, как напряглись дочь вейнгара и юный гвардеец, когда-то принесший клятву верности нынешнему правителю Тэлы.
Но Литаурэль сдаваться не собиралась. Она не видела смысла щадить кого бы то ни было.
Правда, она и есть правда! Она не зависит от чьих-то чувств и поступков, и, по мнению Истинной, имеет право быть озвученной при любых обстоятельствах.
— Не надо меня останавливать, Сарин! — отрезала девушка. — Незачем щадить ее чувства. Таирия не маленькая. Она ответственная и умная, раз отправилась искать Лутарга. Здесь всем пришлось через многое пройти, и все из-за этого человека. То, что ей не повезло, и подобный ему стал ее отцом, не должно превратиться в нашу проблему!
Сейчас Литаурэль говорила, не повышая голоса, но от этого речь ее звучала не менее пронзительно — столько скрытой силы и уверенности было в каждом произнесенном слове.
— Если бы не он — мой народ давно бы стал свободным. Лутарг не вырос бы без отца и матери. Ты, — она посмотрела на старца, — не потратил бы свою жизнь, разыскивая его. Много чего могло бы вовсе не произойти, если бы кто-то попридержал свои амбициозные стремления. А так… — Лита резко махнула рукой, разрубая воздух. — Лураса заболела, лишившись сына и Перворожденного. Окаэнтар помешался на свободе и пошел на предательство. Антаргин ранен, а мы сидим здесь, в лесу, и строим геройские планы. Слишком много бед от одного, не находите?
В процессе своей обличительной речи тресаирка вскочила на ноги и теперь свысока взирала на остальных, собравшихся у костра, словно оратор с площади, убеждающий народ в необходимости бунта. Грудь ее шумно вздымалась, рот кривила презрительная усмешка, а дыхание с шумом срывалось с губ. Она выглядела, как истинный вожак. Вот только никто не зааплодировал.
Все молча сидели, позволяя ее взгляду по очереди, с вызовом сверлить каждого их них, и только Таирию била неконтролируемая дрожь.
— Прости, — обратилась к ней Литаурэль, заметив состояние девушки, — но ты должна понимать. Мы те, кем являемся, а вейнгар… — рожденная с духом сознательно не стала говорить 'отец', чтобы еще больше не задевать Таирию. — Он не достоин права жить. И тем более править.
— Я понимаю, — прерывистым шепотом согласилась Ири. — Но и ты пойми. Он мой родитель, и я любила его. И… и сейчас люблю таким, каким помню.
Последняя фраза была произнесена настолько тихо, что за треском поленьев и шипением мяса ее расслышали лишь Лутарг и Литаурэль — те, кому эти слова предназначались.
— А сейчас, если вы не против, я хочу побыть одна, — лишенным эмоций голосом хорошо вышколенной дочери правителя продолжила Таирия, поднимаясь. Заставив себя опустить руки, которыми обнимала себя за плечи, пытаясь сдержать дрожь, девушка изящным жестом приподняла юбку и перешагнула бревно, что служило ей стулом.
— Не отходи далеко, — предостерег сестру Лутарг, ощущая, как свою, всю гамму противоречивых эмоций, что терзали ее, и потому не препятствуя.
Сбавив шаг, Ири кивнула, но не повернулась, не хотела показывать другим собственную слабость, проступившую на глазах в виде слез.
Ей было больно, за отца, за себя, тетушку и Лутарга. Больно и обидно от осознания, что изменить их судьбы не в ее силах. Не в чьих силах.
— Ты была резка! — высказал Сарин Литаурэль, лишь только дочь вейнгара отошла на некоторое расстояние от костра.
— Да, и так лучше для нее, — согласилась Истинная, но вины за это не ощущала.
Лита считала, что лучше выяснить все сразу, чем долго и бессмысленно бродить около. Она не собиралась скрывать от Таирии то, что думала, лишь бы не ранить чувства дочери вейнгара. На ее взгляд, та достойна знать всю правду, а не ее сглаженный вариант — так будет лишь больнее в дальнейшем.
— Не надо сверлить меня взглядом, — отчеканила Литаурэль, обращаясь к Истаргу, который смотрел на нее горящими яростью глазами. — Иди за ней, обними, ты же этого хочешь?! А ей нужен близкий человек рядом.
Лита тяжело вздохнула, сгибаясь под тяжестью осуждения, направленного на нее. Она присела на освободившееся место, поближе к Лутаргу — единственному, от кого не исходили пробивающие насквозь волны гнева.
— Ты же понимаешь меня? — с надеждой спросила она у молодого человека.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, и Литаурэль не увидела в нем неодобрения или порицания, лишь только печаль.
Они медленно, но неотвратимо приближались к цели своего путешествия. Напряжение, возникшее в их рядах, после памятного разговора в первый день пути, никуда не делось, а все также бередило мечущиеся души. Лутарг не мог не замечать скованность и грусть Таирии, а она — его нахмуренных бровей и плотно сжатых губ. В такие моменты, каждый без слов понимал, о чем думает другой, но наболевшего не касался. Сарин, как мог, пытался разрядить атмосферу, но получалось плохо, так как тревожащие мысли не желали покидать взбудораженные умы.
