— Ты оказалась втянута, — сказала женщина, оторвавшись наконец от изучения линий и посмотрев на дочь.
Если бы Вадома точно не знала, что это сказала ее мать, то ни за что не поверила бы. Голос Надьи потух, словно из него вытянули всю силу, он дрожал от несдерживаемых слез, скатывающихся по морщинистым щекам.
— Мама?!
Девушка вскочила со стула и, опустившись на колени возле материнских ног, сжала ее дрожащие руки в своих.
— Что такое? Не плачь, ма, пожалуйста.
— Я никогда не рассказывала тебе, почему покинула табор, — Надья горестно вздохнула. — Говорила, что ты чистокровная рома, но это не так.
— Что? — недоверчиво выдохнула Вадома, но старая цыганка не слышала вопрос. Ее взгляд блуждал где-то в прошлом, заново перебирая много лет сознательно подавляемые воспоминания, а с губ срывалась откровения, призванные объяснить дочери то, чего Надья всегда надеялась миновать.
— Мне было три, когда родители сосватали нас с Лачо. Мы тогда только осели и еще не приспособились к новой жизни. Лачо был младшим сыном баро (главный, старший — подразумевается цыганский барон) и моя семья очень гордилась этим. С десяти лет я росла в семье баро, помогая по хозяйству и занимаясь всем тем, чем положено заниматься молоденькой девушке, а еще обучалась у самой старой и почитаемой шовихани (гадалка, колдунья). Я подавала надежды, — голос женщины дрогнул, а глаза на мгновенье закрылись, словно это воспоминание причиняло ей боль. — За несколько месяцев до свадьбы я возвращалась от Бахт и встретила двух молоденьких гаджи (нецыганка), чуть старше меня. Они хотели погадать и искали того, кто может это сделать. И я — глупая — решила, что отлично справлюсь сама.
Надья замолчала, задумавшись, а Вадома, проглотив любопытство, наблюдала за матерью, не решаясь потревожить.
Так, в абсолютной тишине они просидели несколько минут, затем с тяжелым вздохом женщина продолжила.
— Я получила от них кольцо в оплату, и нагадала любви, жениха и счастья — все как положено, а на самом деле ничего не смогла прочитать по ее руке. Она была такая же, как у этой девушки — запутанная, бессмысленная, — старуха усмехнулась над собственными словами, — Я никому ничего не сказала, а через три дня пришел он. Ругался, обвинял в воровстве, говорил, что в пойдет в милицию, что нам запретят тут селиться, и совсем не слушал оправданий баро.
Надья вновь замолчала, и на это раз Вадома не выдержав, тихонько спросила:
— И что?
— Я пошла за ним, когда он уходил. Долго кралась следом, боялась, что заметят, но нет. А потом попросила не доносить на нас, и протянула злополучное кольцо. Он взял, а через несколько дней вернулся, и потребовал у баро меня.
Вадома ахнула, не смогла сдержаться, настолько невероятной ей казалась вся эта история, настолько неправдоподобной.
— Да, — отозвалась мать на изумленный выдох дочери. — Он был партийным работником, и мог доставить табору множество неприятностей, поэтому на сэндо (одно из названий цыганского суда) было решено отдать меня. Он поселил меня в этой квартире, и все пять лет, что я жила с ним на моей руке были такие линии, как у тебя сейчас.
Надья высвободила свои руки из рук дочери и провела кривым пальцем по нежной ладошке, очерчивая линию жизни.
— Ты стала зависимой, Вадома, — с горечью выговорила мать. — Так же, как я когда-то. Сейчас ты ничего не решаешь.
Руслан уже много лет не позволял себе экстремальной езды. С тех пор, как Надаровы старшие — родители Руслана и Альфии — погибли в дорожно-транспортном происшествии, зафиксированном в сводках ГИБДД и проафишированном по всем центральным каналах, нынешний оперуполномоченный долго не садился за руль автомобиля.
Когда они с сестрой по воле случая вмиг осиротели, оперативник навсегда распрощался с желанием полихачить и повыпендриваться на дороге. Даже на работе в случае необходимости 'бесшабашной' езды — будь то погоня или банальный срочный вызов — Надаров категорически отказывался садиться за руль. При таком раскладе его место — место пассажира, и точка.
Все в Управлении знали об этом. Сперва смеялись, прикалывались, шушукались за спиной, потом смирились или же поняли, Руслан не вдавался в подробности. Мотивы сотрудников его интересовали в последнюю очередь, главным было то, как чувствовал он сам.
Сейчас же, дважды пролетев на красный, подрезав ни в чем не повинного водителя 'шахи' на повороте (наверняка его обматерившего), он сам с себя диву давался, что все еще в состоянии выкинуть нечто эдакое, казалось уже забытое, но, на проверке, все также живущее в крови.
Два квартала Надаров миновал закрепившись за 'мигалками', а когда Скорая свернула во дворы, стал изображать 'зайца', бросаясь из стороны в сторону, местами выскакивая на встречку, лишь бы не стоять на месте и не терять драгоценное время.
Полчаса на то, чтобы добраться с одного конца города на другой — задача практически невыполнимая, но мужчина решил во чтобы то не стало занести ее в число личных рекордов, лишь бы не опоздать на встречу.
Руслан понимал, что второго шанса — дубль два в квадрате — ему по любому не дождаться, так что приходилось рисковать, чем он и занимался. Втиснувшись 'третьим лишним' на светофоре, Надаров показал всем известную комбинацию пальцев владельцу Хаммера, раскорячившемуся на две полосы, и даже получил некоторое удовольствие от собственной наглости: не все же им пальцы 'веером' растопыривать.
Газанув на желтом, он сорвался с места, чтобы успеть проскочить следующий 'красный', после которого ему налево и самую малость поплутать среди дворов до места назначения. GPS на экране мобильника мигающей точкой отслеживал путь передвижения до зеленого 'итого', осталось каких-то несколько метров, так же как и несколько делений на секундомере, безучастно отсчитывающим 'раз, два, три', намекая, что до десяти остался мизер, означающий, что он опоздал.
Когда Руслан въехал во двор по адресу улица Жилая дом шестнадцать, с губ мужчины сорвался самый настоящий стон облегчения: 'Успел'! Сорвав сотовый с приборной панели, Надаров вышел в режим набора звонков и, не глядя, набрал номер той, к которой спешил.
'Видела бы меня Альф, порадовалась', — прорвалась шальная мысль на поверхность воспаленного гонкой сознания, и оперативник не смог сдержать улыбки, догадываясь, что сестра, узнав об этом, пустилась бы в пляс, изображая Кармен. Он так и слышал оголтелый визг, летящий по комнатам: 'зацепило'.
— Я на месте, — все, что смог выдать Надаров, когда Тамара взяла трубку.
На большее оперуполномоченного не хватило. Нервы сказывались, расшатались хуже некуда.
Чтобы там не думала лелеемая половина человечества, как ты не стебалась над 'сильным' полом, Руслан готов был признать — и где-то в глубине души уже признавал — свою слабость пред единственной девушкой; слабость неподдающуюся контролю, как бы глупо это не звучало.
— Отлично. Уже иду. — Слова, пролившиеся бальзамом на свихнувшееся сердце оперативника, играющее с ребрами в бадминтон и подспудно ожидающее отказа.
— Хорошо, — Руслан заставил себя отключиться, усилием воли вдавил палец в нужную кнопку.
Зажав телефон в руке, он уговаривал себя не расплющивать хрупкий пластик, оставить его 'жизнь' в покое, понимая, чем ближе желаемое, тем горше на душе.
Надаров бредил и признавал это, но несмотря ни на что, шел дальше.
15
