глаз — счастье захлестнуло его.
Их привезли к небольшому двухэтажному зданию, у подъезда ждал майор Филиппов. Он подошел к машине, нагнулся, открывая дверцу, скрипнула его новая портупея, сказал деловито:
— Сейчас оформят…
Вот тут к Сергею вернулось чувство реальности. Он испугался.
— Я могу, Нина, испортить твою жизнь. Ты не знаешь… Я не имею права…
Он почувствовал ее ладошку на своих губах.
— Глупый… — сказала она по-английски.
Да откуда было знать Сергею, что пережила Нина с того памятного дня в сентябре… Как страдала она, окруженная молчанием родных, как плакала и тайком ото всех убегала к ранней заутрене в Удельную, в церковь Николая Угодника, чтобы просить у доброго святого, скорого помощника, заступника, здравия и многих лет рабу божию Сергию… Только однажды мать сказала ей в мрачной задумчивости: «Да вряд ли он вообще крещен…» Откуда было знать Сергею, сколько передумала Нина, чтобы привыкнуть к новому, неожиданно открывшемуся образу любимого?! Да, конечно, читала она об этом в книгах… Но это же дорогой, реальный человек оказался тем самым книжным, придуманным… агентом?… героем?… В том была игра, лицедейство — но как это изумительно, жутко в жизни! Кто стал бы рассказывать Сергею, какой начался переполох, когда ранним вчерашним утром Демидов снова приехал в Быково и объявил, что забирает с собой Нину Ивановну встречать на аэродроме Дорна, и какая беспредельная радость захватила Нину. Эту радость не испортили даже слова Литовцева: «Подумай, девочка, он же чекист! Чекист в нашей семье!» — а она только махнула рукой, потому что Андрей, конечно, славный, умный, только, наверное, — как это здесь говорят? — классово ограниченный… И умчалась с Демидовым. Кто теперь мог бы ее остановить!…
— Смелее, ребята, — Демидов шутливо подтолкнул его к дверям. — Имеешь ты, Сергей, право на счастье, как все советские люди. На любовь и на счастье! Вперед, ребята!
Потом прозвучало:
— Именем Российской Советской Федеративной… объявляю вас… Поздравьте друг друга!
Вечером в этой новой квартире с казенной мебелью появились не на шутку встревоженные Мария Петровна, Юлия, Валентина, Литовцев. Нет, ни слова упрека, все как положено. Цветы, улыбки, шампанское. Только в глазах Марии Петровны — испуг. Недоверчивое любопытство на лицах сестер Нины. Недоуменный вопрос в приподнятых бровях Литовцева. А, все обойдется… Жизнь все поставит на свои места.
Он глянул на новенький китель. Вчера впервые надел — впервые увидел, что в петлицах две шпалы. Две шпалы и орден Красной Звезды.
Нина вздохнула во сне. Он осторожно поднялся с постели. Кажется, на кухне он видел чайник. Вчера Филиппов все таскал коробки — то посуду привез, то вешалку с зеркалом. «Расторопный, душевный человек Филиппов, — подумал он. — А я совсем, наверное, не пригоден для семейной жизни. Я еще ничего о ней не знаю, потому что жил один, потому что рос без отца. Это ее молодость бесстрашна. За что мне этот бесценный подарок?!»
Квартира показалась огромной — целых четыре комнаты. В гостиной поставили рояль. Явно позаботились о Нине.
Когда они подъехали к дому, он принял его за гостиницу. Дом внушительный — темно-серый, с глухими балконами. Только на первом этаже весело поблескивали витрины большого гастронома и аптеки.
— Кажется, у Сергея Морозова никогда не было своего пристанища, собственного, настоящего дома? Вот нам и пришлось восполнять этот пробел. Не смотри, что окраина, что Ярославское шоссе, скоро тут будет настоящий московский центр — Всесоюзная сельскохозяйственная выставка достраивается, она привлечет массу людей. Народу будет, — Демидов подмигнул Нине, — как на Пикадилли.
Да, как уехал из Москвы с фибровым чемоданчиком, так и вернулся — даже зубной щетки нет. «Какую работу мне предложит теперь Демидов? Как мы будем жить?» — думал он.
— Роберт, где ты? — вдруг донеслось из спальни.
Все бросил — она зовет, он нужен ей! Присел на край постели.
— Ну как ты? — спросил по-английски, сработала привычка.
Она улыбалась.
— Удивительно… Я — и я твоя жена… А у тебя стали совсем другие глаза. Как будто небо наконец прояснилось после долгого дождя и вышло солнышко.
— Почему? — спросил он.
— Потому что прежде тебя заколдовал злой чародей, как того принца со звездой во лбу. Но твоя звезда все равно сияет, — она указала глазами на китель с орденом. — И ты пройдешь сквозь все чары и победишь. Как мальчик со звездой, которого вела к победе над злом его звезда.
— Я на шестнадцать лет раньше тебя перестал читать сказки, дорогая.
— Почему ты говоришь со мной по-английски? Ты же слышишь: я вполне свободно владею родным языком.
— Привык. Помнишь наш первый разговор, когда ты сказала, что Италия пахнет картинной галереей, и я спросил…
— Да, ты спросил — как пахнет Россия, — она приподнялась, прижалась к нему. — Даже не так — а Россия? Я не ответила, потому что не помнила и не знала. Теперь скажу. Россия пахнет стружкой. Свежий запах хороших струганых досок, свежих стружек — очарование… Скажи, а мой папа, он тоже, как ты? Демидов говорил, он помогал тебе…
— Какая ты еще девочка, Нина, — он погладил ее по голове. — Конечно нет. Он просто славный порядочный человек. Хочешь чаю? Я принесу сюда.
— Нет-нет, — появившаяся на ее лице искренняя озабоченность растрогала его. — Ни в коем случае! Это мой долг — ухаживать за тобой.
Он улыбнулся:
— Ты любишь яичницу с помидорами? Я сам приготовлю. Ты все равно не умеешь. Кто прогуливал курсы в лондонском Дамском клубе?
Он резал помидоры, следил, как шипят они на сковородке, пуская сок, вспоминал, как вчерашним длинным-длинным днем они с Ниной забежали на базар, уместившийся между Ярославской дорогой и выставочной стройкой. Нина зарывалась в пахучую зелень, перебирала в руках упругие боровики, любовалась литыми кукурузными початками, долго пробовала слоистый творог, недоверчиво нюхала топленое молоко, уж не подмешано ли какао… Спросила вдруг удивленно:
— Почему тут все так дешево? Почему все так хорошо?
— Потому что мы дома, — ответил он ей.
«Это все же здорово, — думал он, — у меня есть дом. Есть семья. Жена. Будут дети. Теперь мне есть к кому стремиться. Мне есть ради чего и ради кого жить. Что бы ни было дальше — это счастье. Это наполненность… гармонией бытия, именно гармонией… Смел ли я надеяться? Когда раньше я погружался в нее?»
Нина вошла в кухню, выглянула в окно и уселась на широкий подоконник.
— Это место прежде называлось село Алексеевское, — начала пояснять. — Потому что в этой церкви, отъезжая из Кремля на охоту в Сокольники — а Сокольники называются потому, что охота была соколиная, — всегда останавливался на отдых царь Алексей Михайлович, отец Петра Великого. По его имени назвали село.
— Откуда столь обширные познания? Из лондонского Дамского клуба?
— Это и многое другое мне рассказал майор Филиппов.
— Милый молодой человек. Ты заметила, вчера он почти не отходил от Валентины, — сам почувствовал, как в его голосе прозвучали ревнивые нотки. С какой такой стати майор что-то там рассказывал его жене? — Я сам покажу тебе Москву. И Ленинград.
— Когда ты вернешься? Мы успеем к поезду? Кстати, на какой поезд Дмитрий Романович взял билеты?
— Билеты я возьму сам, — неожиданно сухо ответил он, — когда освобожусь, переговорив с моим руководством.
