чувствовал: мужу певицы Авроры, о котором столько уже было сказано и который так долго держался в тени, пора выходить на большую сцену. Гусаров в этом деле так долго являлся для них с Лесоповаловым чистой абстракцией, просто голой фамилией в протоколах допросов самых разных свидетелей, что пора было начинать тесно общаться с ним, даже если он сам к такому общению и не слишком стремился.
Перед поездкой в Немчиновку Никита все же успел заглянуть в пресс-центр главка. Катя уже пришла на работу – трудолюбиво, точно археолог, копалась в шкафу в подшивках газет, разыскивая свою старую статью. Колосов сказал, куда направляется, и затем отдал Кате дискету, найденную в машине Мохова:
– Вот, просмотри на досуге, ладно? Это счета «Аль-Магриба». Вроде обычная бухгалтерия, но ты все же просмотри внимательно. Мохов в тот день перед убийством для чего-то возил ее с собой. Не оставил где-то дома или в редакции, а возил в машине.
– И это все, что вы обнаружили во время обысков? – вздохнула Катя.
Никита ответил, что изъяли массу разных носителей, но… В общем, сама должна понимать.
– Ладно, я посмотрю, – она взяла дискету. – А что же вы с Лесоповаловым предъявите Гусарову?
Вопрос был, конечно, интересный. И всю дорогу до Немчиновки Колосов только его и обдумывал. Что предъявим… В принципе у него нашлось бы немного слов для мужа певицы Авроры. Но даже не вопросы гнали Колосова в Немчиновку, а самое натуральное и банальное любопытство. Прежде чем спрашивать Гусарова о чем-то и анализировать его ответы, Никите просто хотелось увидеть этого человека своими собственными глазами – не на обложке журнала, не в шоу по телевизору, а въяве, вживую. В глубине души примерно на восемьдесят пять процентов Никита в то утро был уверен, что именно Гусаров – вдохновитель дела об отравлении таллиумом сульфатом, то есть по законам простейшей логики – самый натуральный и самый отъявленный злодей вроде легендарной Синей Бороды. А как известно, именно такие личности не лишены своеобразного, пусть и зловещего, обаяния. Однако и в этом Колосову пришлось сильно разочароваться.
Немчиновка была благоустроенным и престижным коттеджным поселком в двадцати километрах от Москвы. И было в ней все как и в других подобных поселках – строго охраняемая территория, шлагбаум, глухие высокие ограды, крепкие ворота с домофонами, сосны с порыжелой от зноя хвоей, газоны, на которых, несмотря на полив, траве не хватало дождей, новенькие особняки под новенькими крышами, украшенные балкончиками, башенками, фестончиками, верандами, мансардами. В поселке царила чинная благопристойная тишина – ни криков играющей детворы из-за заборов, ни обрывков музыки из окон, ни болтовни соседей, ни собачьего лая, ни велосипедистов, ни пешеходов, ни автомобильных гудков.
У шлагбаума охрана проверила их документы молча и равнодушно и так же равнодушно указала особняк Гусарова – трехэтажный, кирпичный, за трехметровым забором в конце третьей аллеи. Спустя пять минут они с Лесоповаловым уже звонили в домофон у калитки. Дюжий сонный охранник впустил их сразу, без пререканий, едва они показали в окошко свои удостоверения.
Участок был обширным, но пока еще голым, необжитым: фруктовые деревца – тоненькими и чахлыми, канадские елочки у веранды – щупленькими, клумбы, хоть и оформленные хорошим дизайнером-флористом, успели полинять от зноя, покрывшись в самых видных местах некрасивыми проплешинами. Деревья и цветы в эту засушливую пору были не хозяевами участка, хозяевами были строения. А их – добротных, монолитных – было возведено немало: дом с тренажерным залом и небольшим крытым бассейном, сарай, сауна, теплица-оранжерея, крытая застекленная беседка и приземистая домовая часовня из красного кирпича.
Охранник попросил подождать, и они ждали минут десять, стоя посреди двора на солнцепеке. А затем к ним вышел Гусаров – только что после купания в бассейне освеженный, загорелый, с мокрыми, приглаженными щеткой волосами, в черном японском кимоно с белыми иероглифами удачи, вышитыми шелком на животе и спине.
И Никита сразу же почувствовал, что… В общем – жгучее разочарование. Чисто с внешней стороны Гусаров на инфернального злодея явно не тянул. В жизни, а не в телевизоре, оказался он до смешного маленького роста, этакий дядя с пальчик – плотненький, кругленький, с заметным уже даже через мешковатое кимоно пивным брюшком и поредевшей шевелюрой. Никита на миг представил этого пингвина и Аврору вместе. Странно, но никакой дисгармонии в этой парочке не было. Гусаров и Аврора с ее молодежными джинсами, топами, колечками, цепочками и браслетиками скорее подходили друг другу, чем не подходили. Это был парадокс, однако смириться с ним было легко.
– Вы ко мне? Из уголовного розыска? А мне только что звонили из прокуратуры. Какой-то следователь Красновский приглашает на беседу. – Голос Гусарова, несмотря на малый рост, был низким и мужественным. – Что за петрушка, господа, а? Я сроду с милицией, кроме ГАИ, дела не имел. Да и иметь не хочу, честное слово. Ну что еще там стряслось? Прошу. – Он энергичным жестом пригласил их в застекленную беседку, где не было ничего, кроме бильярдного стола и плетеной мебели из ротанга. – В чем проблемы, а? Я сам только что из-за границы вернулся, поэтому ни в какие продюсерские дела еще не въехал…
– Мы к вам в связи с расследованием уголовного дела об убийствах, по которому одним из главных свидетелей проходит ваша жена, – сказал Колосов.
– Моя бывшая жена, – быстро поправил его Гусаров. – Мы разведены. Да вам это отлично известно. Все дрянные газетенки только об этом и пишут из месяца в месяц. – Он хотел сказать что-то еще, но неожиданно умолк, потому что на пороге беседки появилось юное создание лет семнадцати от роду – гибкое, загорелое, темноволосое, коротко стриженное под мальчика, но полуодетое так изящно и так продуманно-небрежно, что все сразу становилось ясно-понятно.
– Полина, я занят. Не видишь – у меня люди, – раздраженно бросил Гусаров.
Создание – Полина – пожало плечиками и спешно ретировалось.
– Это Аврора хочет впутать меня в убийство своего хахаля? – осведомился Гусаров, закуривая. Курил он трубку. И выглядел при этом весьма комично.
– Значит, вы знаете о смерти Студнева, – сказал Колосов, – хорошо, это экономит нам массу времени. Не надо спрашивать вас, кто такой Студнев и в каких вы с ним были отношениях. Вообще не надо начинать танец от печки… Однако, кроме друга вашей жены, убиты еще двое – официантка ресторана «Аль-Магриб» и некий Петр Мохов. Эта фамилия вам знакома?
– Знакома, слыхал.
– И в ресторане «Аль-Магриб» бывали? – вмешался Лесоповалов.
– Бывал. – Лицо Гусарова тонуло в клубах табачного дыма. И от этого у Колосова снова возникло странное ощущение нереальности – вот он, фигурант, напротив сидит, рукой дотронуться можно. А все
