Никитична, что мое сердце бьется только для вас, однако сложилась такая ситуация…
— Что за ерунду ты, осел, несешь?
— Одна высокопоставленная дама положила на меня глаз, — продолжал Аркадий.
— На тебя-то? Ха-ха-ха! Может сама царица, нет? — ехидно поддела Настя.
— Так и есть, Анастасия, сама царица, — с оттенком растроганности в голосе ответил Аркадий, — и как верному подданному Ее величества мне остается только беспрекословно повиноваться. Мы с вами вынуждены расстаться, Анастасия Никитична.
— Это, однако, очень печально, — отозвалась Настасья совершенно вдруг изменившимся тоном, ибо сделанное сообщение действительно очень задело ее за душу.
— Очень печально, Анастасия Никитична, — хныча, согласился Аркадий, — дай-ка мне, пожалуйста, стопочку водки.
Она стала наливать, и в рюмку жемчужными каплями капали слезы.
Когда на соседней башне пробило полночь, Аркадий, исполненное страха сердце которого стучало точно целая деревенская кузница, уже стоял вместе с Максимом у китайского павильона.
— Так, теперь пора, — прошептал Максим, — давай заходи.
— Но Максим, — озабоченно вздохнул Аркадий, — ты погляди только какая здесь маленькая и узкая дверь, как же мне войти-то туда?
— Только вперед.
Максим спрятался в зарослях кустарника, а Аркадий боком медленно и осторожно протиснулся в павильон, где было совершенно темно.
— Тс! Есть тут кто? — спросил он. Никакого ответа не последовало. — Тс! Ваше величество! — продолжал он. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. Сейчас он охотнее всего снова незаметно улизнул бы отсюда, но тут на ум ему пришли такие неприятные вещи, как Сибирь, кнуты и оковы, и он обреченно остался стоять посреди павильона, принявшись благоговейно молиться.
Но вот дверь позади него наконец скрипнула, и в помещение вошла Екатерина.
— Вы здесь?
— Да, я здесь, «и избави нас от лукавого, аминь», — пробормотал Аркадий глухим замогильным голосом.
— Вы что охрипли, полковник, — сказала царица, — ваш голос звучит совершенно не так, как обычно.
«Уже полковник, — подумал Аркадий, — быстро же дело двигается, если так и дальше пойдет, то после ее ухода я буду как минимум генералом».
— Я, собственно говоря, должна была бы на вас сердиться, — проговорила царица.
— Из-за другой, — промелькнуло у Аркадия в голове, и он поспешил заверить, — не стоит, ваше величество, с этим уже покончено.
— Уже покончено?
— В связи с получением письма вашего величества все отношения разорваны.
— Возможно ль такое? Стало быть, вы меня любите? — прошептала Екатерина, заключая Аркадия в объятия.
— Как дурак люблю, ваше величество.
Екатерина одарила толстенного прапорщика пылким поцелуем.
— Ну и растолстели же вы, однако, полковник, за последнее время, — проговорила она затем удивленно, — я вас вообще не узнаю, этот осипший голос и выражения, попахивающие кабаком.
— Прошу прощения, ваше величество.
— Да от вас самого тоже несет водкой, fi donc![4] — воскликнула царица, — а ну-ка, зажгите свет.
Аркадий повиновался. И в тот момент, когда он запалил свечи в серебряном канделябре, у императрицы вырвался вопль ужаса.
— Что это такое? Кто вы? Кто посмел? — кричала она в приступе невероятной ярости, топая ногою.
— Это письмо… Ваше величество… я думал… я думал… ох! Пресвятая Богородица Казанская, я ни в чем не виноват, — простонал великан и с такой энергией рухнул на колени перед Екатериной, что весь павильон заходил ходуном.
— Вот письмо.
Императрица взяла письмо и поднесла его к свету.
— Конечно же, это мои строки.
— Я получил их через одного ла… кея, — запинаясь лепетал Аркадий, ни живой ни мертвый.
— И я вас поцеловала! — крикнула Екатерина, сверкая глазами.
— Нет, нет, нет! Клянусь, ваше величество, никакого поцелуя и в помине не было, — завопил толстый прапорщик, сердце которого разрывалось от страха.
— Вы действительно можете в этом поклясться? — спросила императрица, настроение которой при виде своего невольного селадона и его отчаяния становилось все веселее.
— Готов побожиться, что все происходящее сплошной сон и сейчас я лежу на своем месте в казарме, ни что иное как сон, тяжелый кошмарный сон.
— Да, так оно и есть, — промолвила императрица, милостиво кладя ладонь на плечо Аркадия, — и во сне ваша императрица говорит вам, что отныне вы капитан.
— Ка… пи… тан?
— А когда вы проснетесь, под подушкой у вас будет лежать патент.
//- * * * — //
— А у вас, оказывается, опять состоялось рандеву с полковником, — внезапно сказал Потемкин, когда императрица излагала перед ним новый торговый проект на Черное море. Он всегда выражался очень церемонно, когда принимал вид обиженного.
— Не брани меня, Григорий, — ответила Екатерина Вторая мягко и почти смущенно, — мне захотелось еще разок увидеть его, но из этого ничего не вышло.
— Ах! Знаю я.
— Успокойся, успокойся! — воскликнула царица.
— И с какой же целью вы хотели его повидать? — продолжил Потемкин.
— Я всего лишь женщина, — сказала Екатерина Вторая, — даже если ношу горностай, тщеславная слабая женщина в горностаевой мантии. У меня возникла прихоть покровительствовать этому молодому Адонису, но она прошла, и сейчас меня одолевает другая прихоть.
— И какая же?
— Не оказаться в роли отвергнутой, — быстро произнесла она, — увидеть его у своих ног изнывающим от любви, а потом высмеять.
— Ну, этого легко было бы добиться, — улыбнувшись, проговорил Потемкин в ответ.
— Ты полагаешь? Тогда позволь мне этот триумф, — с мольбой в голосе попросила всемогущая.
— Более того, я намерен сказать полковнику, который называет тебя самой красивой женщиной на свете и, по-видимому, бессознательно любит, что он любит не без надежды, — заявил фаворит, увидевший, что угрожавшая ему опасность уменьшилась, — еще сегодня он будет лежать у твоих ног.
— И я посмеюсь над ним, даю слово, Григорий Александрович, а ты знаешь, что оно для меня свято.
Под вечер симпатичная вдовушка, совсем опечаленная, сидела за батареей винных бутылок и думала об Аркадии, любимце царицы и генерале.
Вдруг распахнулась дверь, и он в сопровождении Максима переступил порог. Ей хотелось бы броситься ему на шею, но она даже не пошевелилась.
— Чего господа изволят?
— Вы сердитесь на меня, Анастасия Никитична? — заговорил Аркадий, пытаясь спрятаться за спиной Максима.
— Какое право я имела бы на вас сердиться, — холодно промолвила в ответ Настасья. От нее не
