– Так. Видно это.
– Мне посоветоваться с вами нужно, Лейла. Извините, а как вас по отчеству? А то неудобно.
Цыганка потрепала ее по руке.
– Лейла я полвека уж как. Лейлой и помру. Ну так о чем хочешь говорить?
– Пожалуйста, очень нужно нам узнать, – Катя извлекла свой карт-бланш – фотографии Сладких, Яковенко и Гранта из сумочки, – вот взгляните на этих людей. Они пропали без вести. Что с ними? Есть ли между ними какая-то связь, на ваш взгляд?
Лейла отодвинула чайник, варенье, положила фотографии перед собой. Потом перевернула.
– На этом свете не ищите – поздно, – ответила гадалка буднично и просто.
Катя поперхнулась чаем. Закашлялась.
– А почему вы так в этом уверены, Лейла?
– Как тебе сказать… Правду – не поверишь, усомнишься. Неживые они, лица-то уже. Холодные. Могилой от них тянет.
– А между ними…
– Было что-то? Это узнать хочешь? Было. Вот этот и этот, – цыганка смешала фото как карты и потом словно бы наугад перевернула два: Сладких и Гранта, положила снимок киллера поверх фотографии жертвы.
– Этот убил этого. И это тебе отлично известно, милая. Только ты меня так проверяешь.
– Простите, – Катя покраснела. Глаза ее округлились от любопытства. – Я и вправду не верила гадалкам, точнее, и сейчас не верю, но… Считала, что обман все это.
– Не все у нас обман. Но, по правде говоря, без врак далеко не уедешь, – Лейла улыбнулась. – Обмана- то, милая, те, кто сюда ко мне приходит, иной раз всем сердцем ждут. Любые деньги отдать готовы за обман-то, за надежду. Пьет у какой муж, гуляет как кобель шалый, а она все у меня выпытывает: бросил ли, остепенится ли, любит ли, вернется ли? Скажешь такой: нет, и не надейся – под корень срубишь. Пропадет дура. А обнадежишь, соврешь, глядишь, и… человеку-то две судьбы дадены: белая и черная. А он порой посередке болтается. Прибиться к нужному берегу порой только ом-манувши и можно.
– Лейла, а вот эти двое, – Катя взяла фотографии Яковенко и Гранта. – Честное слово, кроме того, что их зверски убили, я ничего не знаю. О них вы мне можете что-то сказать?
Цыганка откинулась на спинку стула, положила жирные смуглые ладони на снимки. Сидела так долго, неподвижно, молча. Кате все казалось: ломает комедию старая ворожея.
– Друг дружку они не знали. И никогда не встречались. И убийца их не здесь.
– Не здесь – где? Не на фото, что ли? Но это и так ясно.
– Крови много с них утекло. – Глаза Лейлы прикрылись тяжелыми веками, точно у ящерицы, отдыхающей на солнце. – Но смерть быстрой была. Молнии подобной…
– А кто их убил, вы сказать не можете?
Гадалка словно очнулась и торопливо, даже слишком торопливо, покачала головой.
«Чего и следовало ожидать», – подумала Катя, однако почувствовала себя жестоко разочарованной.
– Лейла, а вы в оборотней верите? Мне порой кажется, что этих людей оборотень убил. Или что-то в этом роде. Сны разные снятся чудные, кошмары, – вдохновенно начала врать Катя. – Словно что-то надвигается из темноты такое звериное-звериное, страшное… Чудовище как в «Аленьком цветочке» – мультик такой знаете? Ощущение у меня такое… Там на трупах шерсть находили, никто и внимания-то не обратил, а я… Вот, по-вашему, что такое оборотень, вервольд?
– Человек, – цыганка ответила так спокойно, словно ее спросили, который сейчас час. – Только шерстью изнутри весь покрытый. Мохнатый. На пути такому не попадайся – сомнет, разорвет.
– Вы образно говорите? Аллегорически?
– Почему образно? Много их сейчас перевертышей-то рыщет, – цыганка смотрела на Катю странно: той все казалось, что ее разыгрывают. – Некоторые открываются, другие же, это поумней которые, таят в себе шерсть-то свою до поры до времени.
– Как это открываются?
– Да как, кусают кого ни попадя, бесятся, на луну воют.
– И вы говорите, таких много? Где?
– А ты что, милая, поглядеть хочешь на такого? – Цыганка так и заколыхалась от смеха.
– Очень хочу, – Катя украдкой включила диктофон в сумочке. – А это разве возможно?
– Отчего же. Была б вольная воля. Против перевертышей этих молитва есть – отчитывать надо. Долгая это маета. Поп нужен. Это по правилам-то. Но попы ваши к нам что-то не снисходят. У нас, цыган, свой Христос. – Лейла снова усмехнулась. – Приводили мне одного такого. Злой был сначала, как бес, вонючий, страшный. Ничего, потом отчитали. Тихий вроде стал. Ничего, Бог миловал, грех ему простил. Великий грех. Теперь на такого и поглядеть можно.
– А где?
– Где? – Цыганка придвинула к Кате салфетку. – Пиши адрес, сын за тобой завтра заедет вечерком. Завтра суббота, праздник у нас тут. Георгиев день – Цыганское счастье. Вся родня наша съедется. И этого урода привезут непременно. Одного-то его не бросают, жалеют. Ну, чего ж ты? Пиши
