Подобные штуки дурного тона Кравченко откалывал, либо когда был под сильными шарами, либо когда явно не в духе. Катя не стала разбираться. «Живанши» ей было безумно жаль.
– Ты звереешь от безделья, – сказала она. – Займись, дружок, делом. Позвони завтра своему Павлову, передай вот этот телефончик. И завтра же можете отправляться в Братеевку к Караваеву, он вам дачу покажет.
– К Лешке? – Кравченко знал опера так же давно, как и Катя. – О, это всегда пожалуйста. Я вот только забыл, какой коньяк Леша любит – дагестанский или армянский? Что мы там пили в прошлый раз?
Утром, перед тем как Катя ушла на работу, Кравченко забрал телефон в постель и начал названивать Павлову и Мещерскому.
– Князюшка тоже поедет, – сообщил он. – Ему твои менты роздых дают. Тайм-аут для самообразования в языке барба. Так он там напереводился со своих экзотических наречий – еле языком ворочает.
Катя, впрочем, подозревала, что в плохой дикции Мещерского виновато не только его профессиональное усердие, но и хлебосольство Петрова: начальник отдела по борьбе с наркотиками умел ублажать ценные кадры.
Она вспоминала все это под монотонное бурчание Колосова в телефонную трубку, как вдруг кое-что заставило ее прислушаться и вникнуть в смысл беседы повнимательнее.
Никита звонил Ивану Егорову – начальнику экспертно-криминалистического отдела Новоспасского ОВД.
– Вань, вот тот след, что изъят с убийства Калязиной, ты уже занимался им? – спросил он.
– А что тебя интересует? – По голосу Егорова было ясно, что тот торопится. – Слушай, у нас оперативка тут у
– Погоди секунду. Там этот
– Что? Та-ак. Негативный изолированный след. Вдавленный на мягком грунте. К сожалению, сильно деформированный, к тому же основательно размытый, несмотря на все наши старания. Тот, кто его оставил, видимо, поскользнулся. Проехал всей стопой по грязи.
– Для идентификации он пригоден?
– Не думаю. Там ведь не менее двенадцати родовых признаков требуется. Столько не наберем. О том, кто его оставил, можно сказать, что он среднего роста. Это все, пожалуй.
– Значит, Вань, если я приведу подозреваемого, ты не сможешь сравнить его следы и…
– Вряд ли, я же сказал.
И тут Колосов задал свой вопрос, который так удивил Катю:
– А ты точно уверен, что это
– То есть как? – Егоров хмыкнул. – А чей же еще? Марсианина, что ли?
Колосов помолчал.
– Вань, я так понял: полной уверенности, ну, этих двенадцати родовых признаков у тебя ведь нет, так?
– Ну и что? Чей же это след может быть, как не человеческий? – Егоров кашлянул. – Ну ты, Никита, даешь, где-то вчера хорошо время проводил. «Алька Зельцер» принимай, помогает… говорят.
– Да подожди ты! Шуточки еще свои… Этот след
– Естественно, – Егоров говорил терпеливо, как заботливый отец, беседующий со своим умственно отсталым сыном.
– Но на все сто процентов сказать, что это
– Я же сказал: след деформирован, смазан. Из него мало что выжмешь.
– Ну ладно. Спасибо, Вань. Извини, что задержал.
– Эй, послушай! А чей след ты хочешь там обнаружить?
Но Колосов уже повесил трубку.
Чей след! Скажешь, о чем думаешь все эти дни, – засмеют в главке. Или на комиссию пошлют – провериться: шарики за ролики не зацепились ли у начальника «убойного»? А то вместе с экземой от «нервов» и не то еще наживешь. Лучше уж пока помолчать.
Он вздохнул и выжидательно взглянул на Катю. А той только этого и надо было. Она взахлеб начала рассказывать ему обо всем, что вчера удалось сделать в Каменске. Колосов смотрел на нее, а в голове его вертелось давнее, детское: «Сорока-сорока, кашу варила…»
– Я после оперативки с Сергеевым свяжусь, – пообещал он. – Хоть здесь стронулось с нуля, и на том спасибо.
– Никита, а что там за след такой? – спросила Катя.
– Это по убийству старушки в Новоспасском.
– А почему
Колосов сел, сцепив крепкие кулаки, уткнул в них подбородок. Сказать ей? Так она сразу туда кинется. Сенсацию будет из ничего лепить. Нет, лучше подождать.
