состоялось, как пишут о том за границей, – сказала Орлову Екатерина на следующий день, – прежде всего я сомневаюсь в существовании каких-либо подтверждающих сей факт документов, но поскольку граф Разумовский еще, слава Богу, жив, то давай поинтересуемся у него самого.
После этого она продиктовала графу Воронцову указ, которым в память о своей незабвенной тетушке, царице Елизавете, она присваивала ее бывшему супругу, графу Разумовскому, титул императорского высочества.
С этим рескриптом она послала Воронцова к пожилому человеку, хранящему верность любимой женщине, и велела просить его, если возможно, представить относящиеся к его браку с царицей Елизаветой письменные свидетельства. Часом позже Воронцов подъехал к небольшому деревянному дворцу Разумовского. Здание выглядело вымершим. Пришлось долго стучать увесистой железной колотушкой, прежде чем появился необычного вида казак; он отворил ворота и проводил посланца монархини к своему хозяину.
Когда Воронцов вошел в комнату, Разумовский в долгополом темном кафтане, еще более подчеркивавшем почтенность его облика, сидел в кресле с высокой спинкой у камина, в котором пылало яркое пламя, и читал малорусскую библию, отпечатанную в Киеве. При виде Воронцова по лицу его скользнула едва заметная мягкая улыбка, он поздоровался с гостем приветливым кивком головы и жестом указал ему на кресло рядом с собой.
– Их величество, наша всемилостивейшая императрица Екатерина Вторая послала меня к вашему превосходительству, – усаживаясь, заговорил Воронцов.
Разумовский с удивлением посмотрел на него, однако не проронил ни слова.
– Есть одно исключительно деликатное обстоятельство, – продолжал Воронцов. – Обращаясь к вам, Их величество доказывает, сколь безгранично она вам доверяет, сколь глубоко уважает вас, господин граф. Императрица даже поручила мне использовать от ее лица именно эти выражения. Граф Орлов утверждает, что блаженной памяти императрица Елизавета была тайно обвенчана с вами. Коль скоро это соответствует действительности, то Их величество приняло решение почтить память своей тетушки произведением вас в княжеское достоинство и присвоением вам титула императорского высочества. Вот касающаяся сего вопроса грамота.
Разумовский взял ее и внимательно прочитал от начала до конца, после чего вернул ее Воронцову, поднялся с кресла и подошел к комоду, на котором стоял обитый серебром и инкрустированный перламутром сундучок из эбенового дерева. Найдя ключ, он открыл его и извлек из потайного отделения небольшую пачку бумаг, завернутых в розовый атлас.
Вынув бумаги, он снова положил атлас в сундучок и начал читать оные, при этом серьезное и умиротворенное лицо его время от времени озаряла блаженно-печальная улыбка.
Закончив чтение, он поцеловал бумаги, со слезами на глазах посмотрел на образа, которые точно в хате какого-нибудь малорусского крестьянина украшали стену его комнаты, перекрестился, медленно подошел к камину и бросил бумаги в огонь.
До этого он не проронил ни слова.
Когда бумаги превратились в пепел, Разумовский снова уселся в кресло и заговорил:
– Я был всего лишь верным слугой покойной императрицы Елизаветы Петровны, которая, хотя я не заслуживал этого, осыпала меня благодеяниями.
Я никогда не забывал, из какого ничтожного состояния ее десницей был вознесен до высших степеней почета. Я поклонялся ей как благосклонной матери миллионов подданных и никогда не осмеливался даже думать о близких отношениях с ней. Стократно смиряю я себя, вспоминая о минувшем, и живу будущим, которого никому не дано избежать, и молитвой.
Но если бы то, о чем вы только что со мной говорили, даже и случилось на самом деле, то вы убедились сейчас, что я всегда был напрочь лишен тщеславия предавать гласности нечто такое, что каким-то образом могло бы бросить хоть малейшую тень на незабываемое.
У меня нет документов.
Сообщите об этом Их величеству. Да соблаговолит она и дальше сохранять свое расположение ко мне, седовласому старику, который больше не домогается земных почестей. А если действительно есть такие самонадеянные люди, честолюбие которых толкает их на достижение высшей ступени земного величия, то наш долг, напротив, состоит в том, чтобы не совершать ничего, что могло бы поддержать таковых в их стараниях.
Когда Воронцов слово в слово пересказал все это императрице, Екатерина на мгновение замолчала, а затем взволнованно произнесла:
– Именно этого благородного самопожертвования, свойственного малороссам, я от Разумовского и ожидала.
Примечания
1
Август III (1696–1763) – курфюрст саксонский и король польский с 1733 г.
2
По другим данным он командовал полком, расквартированным в этом городе.
3
Песнэ Антуан (1683–1757) – французский живописец, представитель рококо; придворный художник Фридриха Великого (роспись замков Шарлоттенбург, Сансуси и др.)
4
Дроттнингхольм (остров Королевы) – шведский королевский замок на острове Луве в озере Мелар, западнее Стокгольма.
5
Кауниц Венцель Антон (1711–1794) – австрийский политический деятель, государственный канцлер Австро-Венгрии в 1753–1792 гг., главный руководитель австрийской политики при Марии-Терезии. Содействовал сближению Франции с Россией.
6
Семилетняя война 1756–1763 гг. между Австрией, Францией, Россией, Испанией, Саксонией, Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Англией (в унии с Ганновером) и Португалией – с другой.
7
Бернулли Иоганн (1667–1748) и Бернулли Даниил (1700–1782) – швейцарские математики (отец и сын), академики и иностранные почетные члены Петербургской АН. Делиль Жозеф Николя (Осип Николаевич) (1688–1768) – французский астроном, иностранный почетный член Петербургской АН. Эйлер Леонард (1707–1783), математик, механик, физик и астроном; академик и иностранный почетный член Петербургской АН.
8
Байер Готлиб Зигфрид (1694–1738), историк и филолог, член Петербургской АН, труды по ориенталистике и истории Древней Руси, основоположник норманнской теории.
9
Гмелин Иоганн Георг (1709–1755), натуралист, академик Петербургской АН, в 1733–1743 гг. путешествовал по Западной и Восточной Сибири. Автор труда «Флора Сибири».
10
