В лифте она, однако, нажала не первую кнопку, где гулкий пустой вестибюль и проходная, а вторую – там курительные комнаты с настежь распахнутыми в любую погоду окнами.
Курила доктор Тумак очень редко и поэтому долго шарила в объемистой сумке в поисках старой завалявшейся на дне пачки сигарет и зажигалки. В пачке всего одна сигарета. Но сначала в руку, запутавшуюся в содержимом сумки, словно сам собой, словно нарочно, лег небольшой плоский кожаный футляр.
Доктор Тумак открыла его, потом сунула сигарету в рот, щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась.
В футляре две фотографии. Одну доктор Тумак достала. Свет в курительной был тусклым, но она хорошо знала каждую черточку лица, изображенного на снимке. Нежный овал, темные брови, светлые завитки на висках и улыбка... Ее улыбка...
Они знали друг друга так давно... Учились вместе – сначала в школе, а потом пошли в один институт – в медицинский... Только она, Марина Тумак, закончила его, а вот та, что на снимке, не успела...
На обороте снимка не было никаких надписей, но Марина Тумак помнила день и час, когда его сделали.
Если вы кого-то любите очень сильно и теряете его, любовь не кончается с потерей. И замены, равноценной замены, порой так и не найти – в этой жизни, в той жизни... И остается только боль.
Доктор Тумак неожиданно всхлипнула – брось, брось, брось, прекрати, не надо, это бесполезно, это не поможет... Никогда не помогало...
Девушку, которая улыбалась так весело и безмятежно на снимке, звали Ларисой.
Когда-то от одного ее голоса – звонкого голоса – сердце доктора Тумак трепетало от счастья. Потому что они дружили, крепко дружили. А ведь нет ничего благороднее и прекраснее дружбы. Может, только настоящая любовь.
Аккуратно спрятав фото в футляр, доктор Тумак докурила сигарету и по лестнице спустилась на выход.
По Большой Пироговской она дошла до Зубовского бульвара. И здесь попыталась поймать машину, чтобы ехать домой. Но час был поздний, и останавливались только какие-то подозрительные личности на «Жигулях»-развалюхах с затемненными стеклами. Им доктор Тумак нервно и раздраженно показывала жестом: проезжай мимо.
Устав голосовать, она двинулась по Зубовскому бульвару. Впереди точно плыла по воздуху темная громада торгового центра – там что-то случилось с электричеством, и на всех этажах из стекла и бетона разом погас свет и отключились камеры наружного наблюдения.
Но доктор Тумак об этом не подозревала, только было как-то не по себе оттого, что окна здания не освещены и на всем Зубовском бульваре не горят фонари.
Алый огонек светофора как глаз... Доктор Тумак пошла быстрее. Внезапно она оглянулась – ей послышались чьи-то шаги.
ГЛАВА 17
«БУЛЬВАР САН-СЕТ». ЭПИЗОД ВТОРОЙ
Катя кликнула распечатать, и листы бумаги поползли из принтера. Она отодвинула ноутбук и прочла – ну вот, статейка о капитане МУРа вроде бы выходит неплохая, и если снабдить ее еще и фотографиями, то вообще получится очень даже ничего.
А вот со снимками с места происшествия придется погодить, вряд ли они будут опубликованы.
Рабочий день клонился к... одним словом, клонился. Финиш. Для очистки совести Катя спустилась в розыск, посмотрела последние сводки происшествий по области. Глухо, ничего интересного, сплошная бытовуха. Так часто бывает – тихо, тихо, а потом раз – как снаряд взорвется. И все забегают, засуетятся, бросятся раскрывать – сирены завоют, джипы с синей полосой милицейской по дорогам замельтешат, начальство охрипнет, отдавая приказы – «усилить, принять меры, доложить». МУР, Петровка сейчас в таком ритме, должно быть, пашет...
Бедненькая Лилька...
Позвонить ей по поводу статьи и не только?
Она набрала номер мобильного капитана Белоручки.
– Лиль, добрый вечер, это я. Очерк готов, могу по электронке тебе скинуть прямо сейчас.
– О, приветик! Скидывай, а ты не дремлешь, корреспондентка, я думала, после всех этих ночных бяк лишь денька через три признаки жизни подашь, зашевелишься, – капитан Белоручка что-то с аппетитом жевала. – Хорошая хоть статья-то? А то в прошлом году тоже вот из «Щита и меча» приезжал умник – строчил что-то, строчил в блокноте, потом выдал – мама моя, я как себя на фотке увидела… ну прямо зверюга бешеная. Это он момент во время боя рукопашного подловил, когда я... Обидно, Кать, и так не бабьим делом занимаюсь, а тут еще такие фотки. Разве мне нужен этот рукопашный или бокс? Болевой прием или в зубы сразу без разных там прелюдий? Но этого профессия моя требует – чтобы я была готова в любой момент… даже к задержанию вооруженного один на один. А на мужиков, сама знаешь, какая сейчас надежда. Никакой. У нас в органах они еще более-менее на мужиков похожи снаружи-то – вроде крепкие, вроде крутые, а копни поглубже – все одно: либо истерик, либо маменькин сынок, либо алкаш, либо рвач, либо дитя малое, неразумное. А то еще бывают с манией величия дураки.
– О статье сама будешь судить, диктуй адрес электронки. – Катя слушала молча, не во всем она соглашалась с капитаном Белоручкой. – А что по нашему делу нового?
– По месту работы Колобердяева опросили всех сотрудников театра. Ну и студия, я тебе скажу... Одни афишки чего стоят. Может, это правда мода сейчас такая? Стриптиз на сцене? Я по театрам-то не хожу, некогда все, так, иногда с Митькой в «эстраду» выберемся – концерт послушать, Задорнов когда читает – тоже нормально поржать можно. Но Митька все мину корчит кислую – не нравится ему, он ведь у меня интеллигентик, такой весь из себя хрупкий внутри... Так вот, ничего нового не узнали в театре. Ребята и в ресторан ходили в Колымажном переулке, где Колобердяев обедал иногда. Там о нем мало что сказали – вроде просто клиент, и все. Место работы его нам официально подтвердили. Он действительно в МИДе раньше работал и за границей бывал, в Италии – почти семь лет, в посольстве по хозяйственной части... Ах да, в ресторане – он тоже, кстати, итальянское название носит – «Беллецца», – когда наши с официантами и с музыкантами говорили, многие показали, что Колобердяев – хороший знакомый тамошнего повара Ивана Шуляка. А когда того стали допрашивать – он напрочь отказался это признать.
– То есть как? – удивилась Катя.
– А вот так. Не знаю, говорит, ничего. Колобердяев был просто клиент – и все. Да, говорит, когда-то мы в одном ведомстве служили – повар тоже мидовский, посольский бывший. Но близко знаком я с ним не был и вообще впутываться во всю эту историю с убийством не хочу. Подите, мол, вы все к черту.
– Может, он причастен?
– Будем проверять, конечно, но... нет, кажется, просто хмырь. Впутываться он в историю с убийством не желает, говнюк... Сейчас много таких – моя хата с краю, только меня не беспокойте. И не потому, что боятся, Кать, а просто – не хотят, по фигу, и все. Ну, что притихла? О самом интересном отчего меня спросить не хочешь? Я ведь знаю – звонила ты Сивакову в экспертное.
– Звонила, Лиль, – призналась Катя. – Я как там, на бульваре, ту записку в руках следователя увидела, то... Текст непонятный какой-то...
– Текст как раз очень даже понятный, известный, священный. Это цитата из Послания к Римлянам апостола Павла. Глава первая, стих четырнадцатый.
Катя умолкла в изумлении. Сам тон капитана Белоручки сейчас...
– Это специалист по религии определил?
– Да. Только я почти сразу это узнала, когда текст себе списала. Мне Митька подсказал. А потом нашел и показал – главу и стих.
– А он настолько знаком с евангельскими текстами?
– Он книжник, эрудит. Я же говорю – интеллигент. Много чего такого знает – стихи, литературу, философов, историю церкви, Библию читал, цитировать даже может. Не то что я, серость. Он утром приехал ко мне, вернулся из командировки, и я ему сразу текст показала. Ну он и нашел, откуда цитата.
– Лиль, у нас на Гоголевском – маньяк? Религиозный маньяк? – прямо спросила Катя.
– Знаешь, ты эти свои корреспондентские вопросы брось, – голос капитана Белоручки стал жестким, –
