– А ты ему скажи, что это наша инициатива… Интересно, кто это моим орлам через мою голову может приказы отдавать? Кто? Ну-ка, повтори его фамилию. – Лицо Колосова скривилось от ядовитого сарказма. – Это для тебя он шеф, а для меня – дядя с улицы. Ты скажи ему, что я не разрешаю. Понятно, нет? Не разрешаю… Ах, он жаловаться в главк будет? А… с ним, пусть… – Ругательство застыло на губах Никиты – он увидел входившую в его кабинет Катю. – Ну, ладно. Лад-но! Да не ори ты, ко мне люди пришли. Лю-ди! Я ему сам потом позвоню. Какой у него номер? – Зажав трубку плечом, он быстро черкнул что-то на календаре. – Ладно, отбой.
Катя стояла, выпрямившись во весь свой 175-сантиметровый рост. Колосов махнул рукой.
– Присаживайся, чему обязан столь неожиданным посещением?
С Никитой Катя никак не могла найти нужный тон разговора. Колосов умел одну и ту же фразу произнести с десятью самыми различными нюансами. Иногда было трудно понять, говорил он серьезно или вешал лапшу на уши, в чем, по его собственному признанию, он был великим умельцем.
В первый раз, когда они познакомились, Катя вежливенько обратилась к грозному начальнику «убойного» отдела:
– Никита Михайлович, вы…
– Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет? – осведомился вдруг Колосов.
– Двадцать семь.
– А мне тридцать два, – ответил он. – Я вам в отцы не гожусь, солидности еще не добрал. Так что зовите меня Никитой и на «ты», пожалуйста. Мы ведь коллеги, правда? – При этом в его зеленых глазах мелькнула какая-то искорка.
С тех пор они были на «ты», однако сердечности их отношениям это не прибавило.
– Из района только что приехал. Не ел еще даже, – пожаловался он. – Кофе хочешь?
В розыске нельзя быть строптивой: предлагают тебе кофе – пей не отказываясь. Просят разрешения закурить в твоем присутствии – разрешай, не кобенься. Розыск недаром считает себя солью земли,
– Только полчашки и несладкий, – сказала Катя. На самом деле она знала, что сейчас ей не удастся сделать и глотка. – Ты в Жигалово выезжал, да? – спросила она тихо.
Никита молча кивнул. Лицо его как-то сразу застыло.
– Ты их видел?
Он снова кивнул. Переложил трофейный радиотелефон на подоконник и взял оттуда жестяную баночку кофе и два подозрительно мутных на вид граненых стакана.
– Крови много? – спросила Катя.
Он обернулся.
– Крови много, Катерина Сергевна. Там двухкомнатная квартира. Дом сталинский, в самом центре, на площади. Стены – как в дзоте, потолки – четыре метра. Кухня просторная. В общем, квартирка что надо. Выгодная. – Он умолк, поболтал ложкой в своем стакане, размешивая сахар. – В меньшей комнате жили старичок со старушкой. Силины – пенсионеры. А в большой их дочь и внучка Леночка, трех годиков от роду… Там их всех и нашли. Девочке он разбил голову железным прутом. Она даже не успела проснуться.
– Кто он? Чистяков или Кочет?
Никита вскинул на нее глаза. В их зеленой глубине заплясал какой-то недобрый огонек.
– А, прочла уже. Быстро ты новости сечешь. А вот в этом, милочка, и загвоздка – кто! Их задержали на одной хате. И сразу же начали допрашивать. Взрослых они на себя берут, считай, что поровну делят. А вот девочку сваливают один на другого. Один на другого, – повторил он глухо.
– Брали-то со стрельбой? – осведомилась Катя как можно вкрадчивее.
– Что? – Он о чем-то думал.
– Брали со стрельбой или нет?
– Стреляли. – Это прозвучало так же невозмутимо, как у Саида в «Белом солнце пустыни».
– А подробности осмотра места… – Катя чувствовала, что наглеет все больше и больше.
Никита достал из ящика и бросил на стол пачку цветных фотографий.
– На. Любуйся. У Тимки Марголина «Полароид» был, он для музея нащелкал.
Катя взяла в руки первый снимок. Колосов молча наблюдал за ней. Затем отвернулся к окну.
Больше всего ее поразила не мертвая девочка, нет. Она лежала в кроватке, уткнувшись в подушку, всю в красных брызгах. Ее было плохо видно в ворохе постельного белья. Рядом с кроваткой валялся розовый плюшевый заяц. Нет, не этот заяц, не пропитанная кровью наволочка, а лицо старухи Силиной, лежавшей на ковре у самой внучкиной постели, вспоминалось впоследствии Кате чаще, чем она бы того хотела.
Старуха в папильотках и ситцевой ночной сорочке, желтой в синий цветочек. По ситцу расплылось несколько крупных бурых пятен. Старуха скрючилась, прижимая морщинистые руки к животу. Рот ее свело в немом крике.
Катя просмотрела снимки. Затем наклонилась, выдвинула первый ящик колосовского стола и убрала их с глаз долой.
– Они продали квартиру, да? – спросила она.
– Продали.
