— О, я сделаю это! — сказала Елена с рвением, которое поразило троих мужчин.
— Хорошо, — ответил Карини, улыбаясь радостно тому, что больная находится в столь сострадательных руках. — Но не хочу её принуждать к этой процедуре, и если она окажет слишком сильное сопротивление холоду, то надо будет отказаться от этих попыток.
Карини засобирался уходить, пообещав вернуться рано утром следующего дня.
— Ну что, доктор? — спросил ещё раз Эмилио умоляющим голосом.
Вместо ответа Карини сказал несколько утешительных слов. Балли вышел вместе с ним, пообещав сразу же вернуться. Он хотел побыть с врачом наедине и узнать, был ли он откровенен с Эмилио.
Эмилио же всеми силами ухватился за свою надежду. Доктор заблуждался, посчитав Амалию пьяницей, и, следовательно, все его прогнозы могли быть ошибочными. Не зная пределов своим мечтам, Эмилио даже подумал, что состояние здоровья сестры ещё может зависеть от него. Она заболела, прежде всего, потому, что он пренебрегал своими обязанностями по её защите. Теперь же, напротив, Эмилио был здесь, чтобы предоставить Амалии все возможные удобства и комфорт, о чём не догадывался доктор. Эмилио пошёл к постели Амалии, чтобы дать ей все эти удобства и комфорт, но, оказавшись рядом с ней, сразу почувствовал себя безоружным. Он поцеловал её в лоб и стал смотреть на неё, задыхаясь от недостатка воздуха в лёгких.
Вернувшийся Балли присел в уголке комнаты, как можно дальше от Амалии. Карини повторил ему уже сказанные Эмилио слова, и не более того. Синьора Елена попросилась выйти на минуту в свою квартиру, где должна была отдать несколько распоряжений. Она хотела послать свою служанку в аптеку. Синьора Кьеричи вышла, сопровождаемая восхищённым взглядом Балли. Не требовалось давать ей денег, так как по старой традиции у семьи Брентани был в аптеке открытый счёт.
Балли пробормотал:
— Такая простая доброта волнует меня сильнее, чем самая выдающаяся гениальность.
Эмилио занял место, оставленное свободным Еленой. Некоторое время больная не говорила ничего, что можно было разобрать. Амалия просто бормотала неразборчиво, как будто упражняясь в произношении трудных слов. Эмилио положил голову на руку и принялся слушать тяжёлое дыхание сестры, которое было ровным и стремительным. Он слушал этот звук с утра, и Эмилио уже казалось, что это просто свойство его уха — слышать этот звук, от которого он уже не знал, как освободиться. Эмилио вспомнил, как однажды вечером, когда было очень холодно, он встал с постели в одной рубашке, чтобы проявить доброту и нежность к сестре, потому что чувствовал, что она страдает рядом с ним: Эмилио предложил Амалии сходить с ней на следующий вечер в театр. Тогда он ощутил огромную радость, почувствовав признательность в голосе Амалии. Затем Эмилио забыл этот эпизод и больше не стремился его вспоминать. О, если бы Эмилио только знал тогда, что в его жизни будет такая серьёзная миссия по опеке доверенной только ему одному жизни, он бы никогда не испытывал больше потребности встречаться с Анджолиной. Сейчас, хотя и может быть слишком поздно, он вылечился от этой любви. Эмилио горько заплакал тихо в темноте.
— Стефано, — громко позвала Амалия.
Эмилио вздрогнул и посмотрел на Балли, который находился в той части комнаты, что плохо освещалась светом из окна. Должно быть, Стефано ничего не услышал, так как даже не пошевелился.
— Если ты этого хочешь, то и я не против, — сказала Амалия.
Амалия снова видела свои старые сны, которые была вынуждена подавлять после того, как Балли её грубо оставил. Сейчас больная лежала с открытыми глазами и смотрела прямо на стену напротив.
— Я согласна, — снова сказала Амалия, — хорошо, но только поторопись.
Приступ кашля заставил её лицо скорчиться от боли, но вскоре она сказала:
— О, какой прекрасный день! Я его так ждала! — и Амалия снова закрыла глаза.
Эмилио подумал, что должен попросить Балли выйти из комнаты, но на это у Брентани не хватило мужества. Однажды он уже наделал столько зла, встав между Балли и Амалией.
Больная снова принялась бормотать неразборчиво, но, когда Эмилио уже начал успокаиваться, после очередного приступа кашля Амалия сказала отчётливо:
— О, Стефано, мне плохо.
— Она позвала меня? — спросил Балли, встав и подойдя к постели.
— Я не слышал, — ответил сконфуженный Эмилио.
— Я не понимаю, доктор, — сказала больная, повернувшись к Балли, — я лежу неподвижно, лечусь, а мне всё равно плохо.
Удивившись тому, что она его не узнала после того, как позвала, Балли заговорил с ней так, как будто это он — доктор. Стефано порекомендовал Амалии продолжать лечиться, и тогда вскоре ей станет лучше.
Амалия вновь сказала:
— Зачем мне вся эта… эта…, - и она прикоснулась к груди, — эта…
Наиболее сильно астма проявлялась в паузах, но последние были вызваны нерешительностью, а не недостатком воздуха.
— Эта боль, — добавил Балли, предлагая Амалии слово, что та безуспешно пыталась подобрать.
— Эта боль, — повторила Амалия признательно.
Но вскоре к ней вернулись сомнения в правильности подобранного слова, и Амалия продолжила, тяжело дыша:
— Зачем мне. вся эта… сегодня! Что мы будем делать с этим… этим… в такой день?
И только Эмилио понял. Амалия мечтала о свадьбе.
Однако она никак не выразила эту мысль. Амалия повторила, что ей не нужна боль, что по её мнению, она не нужна никому, тем более сейчас… сейчас. Эти слова нельзя было растолковать, и Балли ничего не понял. Когда Амалия ложилась на подушку и смотрела перед собой или закрывала глаза, то легко возвращалась к объекту своих снов. А когда Амалия открывала глаза, то не догадывалась, что этот объект в крови и плоти находится рядом с её постелью. Единственным, кто мог понять этот сон, был Эмилио, который знал все события и сны сестры до её помешательства. Эмилио чувствовал себя более чем когда-либо бесполезным рядом с этой постелью. Амалия не принадлежала ему в своём бреду, в нём она была ещё меньше его, чем когда приходила в чувства.
Вернулась синьора Елена. Она принесла с собой уже подготовленные мокрые пелёнки и всё необходимое для того, чтобы не намочить постель. Елена обнажила грудь Амалии, защитив её от глаз двух мужчин, стоящих рядом.
Амалия вскрикнула испуганно из-за этого неожиданного чувства холода.
— Это поможет вам, — сказала синьора Елена, согнувшись над Амалией.
Амалия поняла её, но спросила, сомневаясь и тяжело дыша:
— Поможет?
Амалия захотела освободиться от этого мучительного ощущения, сказав:
— Не сегодня, только не сегодня.
— Прошу тебя об этом, сестра моя, — сказал Эмилио, нашедший, наконец, чем помочь, — постарайся держать у груди эти пелёнки. Они тебя вылечат.
Казалось, дыхание Амалии стало ещё более тяжёлым. Глаза её вновь наполнились слезами.
— Темно, — сказала она, — уже совсем темно.
На самом деле стемнело, но когда синьора Елена быстро зажгла свечу, больная не заметила этого и продолжила жаловаться на темноту. Таким образом она хотела выразить совсем другое чувство, которое её угнетало.
При свете свечи синьора Елена увидела, что лицо Амалии покрылось потом. Даже её рубашка была им пропитана до самых плеч.
— Ну, разве это не добрый знак? — воскликнула синьора Кьеричи радостно.
Но тем временем Амалия, которая в своём бреду была само смирение, для того, чтобы освободиться от тяжести на груди и не ослушаться приказов, сдвинула пелёнки на спину. Но даже там они доставляли ей неприятные ощущения, и тогда, с удивительной ловкостью, Амалия сбросила пелёнки на подушку, радостная, что нашла им то место, где они больше не будут заставлять её страдать. Затем она осмотрела беспокойно лица своих санитаров, чувствуя, что нуждается в них. Когда же синьора Елена унесла пелёнки с
