зная, как скрыть свою страсть, высмеивал Анджолину, докладывая Балли некоторые точные наблюдения, которые на самом деле совсем не уменьшали его нежность к ней.
Он смеялся над ней достаточно непринуждённо, но Балли, который знал его, чувствовал в его голосе фальшь и оставлял смеяться в одиночку.
Она использует тосканские обороты речи по поводу и без, и в результате её акцент скорее напоминает английский, чем тосканский.
— Рано или поздно, — говорил Эмилио, — я избавлю её от этого дефекта, который мне уже надоел. И она постоянно склоняет свою голову на правое плечо. Это признак тщеславия по Галлю, — делился наблюдениями Эмилио.
И с серьёзностью учёного, проделавшего много экспериментов, добавил:
— Кто знает, может, наблюдения Галля и не так ошибочны, как считается? Анджолина прожорлива, любит много и вкусно поесть, и горе тому, кто приберёт её к рукам!
Тут он бесстыдно лгал, так как ему нравилось смотреть, как она ест ничуть не меньше, чем как она смеётся. Брентани высмеивал все слабости, которые особенно любил в ней. Однажды он был очень взволнован, когда Анджолина, говоря об очень грубой и очень богатой женщине, подытожила всё сказанное восклицанием:
— Богатая? Тогда не грубая!
Так, привыкнув говорить по-разному с Балли и с Анджолиной, Брентани стал совмещать в себе две индивидуальности, которые спокойно жили одна рядом с другой и которые он не стремился объединить. По сути же он не лгал ни Балли, ни Анджолине. Не признаваясь в своей любви на словах, Эмилио чувствовал себя спокойно, как страус, верящий, что избежит охотника, не увидев его. Когда же, напротив, он оказывался с Анджолиной, то отдавал всего себя чувствам. Почему он должен был сопротивляться, уменьшая этим силу своих чувств и радость тогда, когда не было никакой опасности? Он действительно любил её! И Эмилио чувствовал в своей душе какое-то движение, походившее на отеческую любовь, когда видел её, такую беззащитную. А недостаток разума также являлся её слабостью и требовал ещё большей ласки и покровительства.
Они встретились на Марсовом Поле тогда, когда Анджолина уже рассердилась, не обнаружив там Эмилио, и собиралась уйти. Это был первый раз, когда он заставил её ждать, но виной тому были его наручные часы, обманувшие его. Когда же гнев Анджолины уменьшился, она призналась, что в этот вечер у неё был особый повод встретиться с ним и поговорить о странных событиях, случившихся в её жизни. Она взяла его нежно за руку:
— Я так много плакала вчера, — Анджолина вытерла слёзы, которые в темноте Эмилио не мог увидеть.
Но она не захотела ничего рассказывать, пока они не придут к уступу, и, шагая под руку, они поднимались по длинному тёмному переулку. Он совсем не спешил идти туда. Новость, про которую говорила Анджолина, не могла быть плохой, судя по тому, какой любящей была Анджолина в этот вечер. И он останавливался всё чаще, чтобы поцеловать её под вуалью.
Когда они пришли, Эмилио посадил Анджолину на низкую каменную стену, а сам прислонился слегка к её коленям и для защиты её от дождя, который не переставал идти уже несколько часов подряд, накрыл Анджолину собственным зонтом.
— Я помолвлена, — сказала она голосом, в котором чувствовалась сентиментальная нотка, сменившаяся сразу очевидным желанием рассмеяться.
— Помолвлена, — пробормотал Эмилио, который сначала не поверил её словам и даже захотел выяснить, зачем она соврала ему.
Он посмотрел ей в лицо, но в темноте смог разглядеть лишь её позу, наполненную сентиментальностью, которая уже исчезла из её голоса. Должно быть, она говорила правду. Зачем ей врать ему? Таким образом, они нашли того третьего, которого искали.
— Ты доволен? — спросила она ласково.
Анджолина была очень далека от понимания того, что творилось в этот момент в душе Эмилио, а он, к своему стыду, не произнёс тех слов, что жгли ему губы. Но как он мог симулировать радость, которую она ожидала! Его боль была столь неистова, что он понял лишь, что она напоминает ему о том, что раньше он любил её рассуждения о замужестве. Но тогда слова об этих планах из уст Анджолины ласкали ему слух, он развлекался этими разговорами, представляя себе их осуществление и последующее счастье. Но сколько планов прошло через его мозг, не оставив в нем и следа? В своей жизни Эмилио думал даже о краже, убийстве и изнасиловании. В этих мыслях он черпал смелость и силу, представляя себе результаты этих преступлений и безнаказанность прежде всего. Но потом, удовлетворённый этими мыслями, он опять успокаивался, приходя к пониманию того, что всё остаётся, как есть, и его совесть чиста.
Таким образом, Брентани совершал преступление, но никакого вреда от этого не было. А теперь, напротив, его фантазия насчёт Анджолины и её замужества превратилась в реальность, однако эта реальность имела совсем иной вид, нежели в его мечтах.
— И ты не спрашиваешь, кто будет моим мужем?
С неожиданной решительностью он поднялся:
— Ты его любишь?
— Как ты можешь задавать мне такой вопрос! — воскликнула Анджолина, действительно поражённая его словами.
И её единственным ответом стал поцелуй его руки, в которой он держал зонт.
— Тогда не выходи за него!
Он попытался объяснить свои слова самому себе. Она уже была у него, и он не желал от неё ничего более. Почему, чтобы продолжать быть с ней, он должен отдать её другому? Видя, что Анджолина удивляется всё больше, Эмилио попытался убедить её:
— С тем, кого не любишь, ты не будешь счастлива.
Но она не сомневалась. В первый раз Анджолина пожаловалась на свою семью. Братья не работали, отец болен — как всё это могло продолжаться? Дом её был совсем безрадостным. И не стоило ссориться. Конечно, сорокалетний портной Вольпини не являлся для неё желанным мужем, но он совсем не был плох, подходил Анджолине, и со временем она могла бы даже полюбить его. Лучшего варианта найти, по- видимому, нельзя:
— Ты же любишь меня, не так ли? И все же не допускаешь и мысли взять меня в жены.
И Эмилио тронули слова Анджолины, говорившей безо всякого упрёка о его эгоизме.
Действительно. Наверное, она делала всё правильно. С привычной слабостью, будучи не в силах убедить её и чтобы смириться, Эмилио старался убедить самого себя.
Анджолина начала рассказывать. Она познакомилась с Вольпини у синьоры Делуиджи.
— Он пришёл ко мне туда. Как оказалось, синьор Вольпини человек очень весёлый. Говорил, что он человечек небольшой, но полон большой любви.
Может, подозревая, что поступает несправедливо по отношению к Эмилио, которого после этих слов обжигало ревностью, Анджолина поспешила добавить:
— Но он некрасив. У Вольпини на голове копна волос цвета высохшей соломы. Борода у него доходит до глаз, даже до очков.
Его ателье находится во Фьюме, но он говорил, что после свадьбы разрешит ей приезжать каждую неделю на один день в Триест, и в это время они смогут продолжать спокойно встречаться.
— Нам надо будет быть очень осторожными, — сказал Эмилио и повторил, — очень и очень осторожными.
Если это удача для Анджолины, не было бы лучше сразу отказаться от встреч, чтобы не компрометировать её? Чтобы успокоить свою совесть, он был способен на такую жертву. Эмилио взял руку Анджолины, прислонил её ко лбу и в этой позе обожателя сказал ей то, что думал:
— Чтобы не навредить тебе, я смогу отречься от тебя.
Наверное, она его поняла: больше не оставалось никаких иллюзий — они предали друг друга, и по причине только этого факта они почувствовали ещё большую любовь. На один миг, лишь однажды она поняла всю глубину чувств Эмилио. Воцарилась гармония, и ей даже не пришлось говорить, что она его любит. Он стал свыкаться со своим горем. Женщина, которую он любил, не была просто желанной и
