– Там эксперты сейчас работают, – сообщил Колосову начальник Стрельненского ОВД. – Снова с Варшавки всю дежурную смену пригнали. Ну, что нам делать с этим скотом, а? Пост, что ли, тут на кладбище стационарный выставить на ночь?
Они шли по старому липовому парку. Только в парке этом уж слишком много было холмиков и крестов.
– Давайте коротко суть дела. Что произошло? Когда, кто обнаружил? Кто в милицию сообщил? – попросил Колосов.
Его внимание привлекла одна весьма необычная сцена. Разрытую могилу пока еще не было видно за густой зеленью деревьев и кустарников, разросшихся на этой части кладбища. Откуда-то слева из зарослей слышались возбужденные голоса – там полным ходом уже шел осмотр места происшествия. И вот именно оттуда внезапно и послышался глухой злобный собачий лай, неожиданно переросший в тоскливый траурный вой, а затем…
– Агат, ко мне! Ты куда?! Ко мне, я сказал, след!
Из-за кустов, точно ошпаренная, выскочила немецкая овчарка. А следом за ней – кинолог, лицо которого выражало растерянность и гнев. Собака вела себя очень странно. Ощетинившись, злобно рыча, она глядела в сторону кустов. Затем села, подняла морду и снова завыла.
– Агат, нельзя, фу! Я кому говорю!
– В чем дело? – спросил Колосов кинолога.
– Да вот, товарищ майор, работать по следу пытаюсь, – ответил тот, защелкивая на ошейнике карабин поводка. – Я прямо не знаю, что с ним такое… Никогда не видел, чтобы он так себя вел!
Овчарка, не отрываясь, глядела в сторону могилы. Шерсть на ее загривке стояла дыбом, в горле все еще клокотало рычание. И в этот миг Никита увидел Катю и… С ней они не виделись, наверное, месяца два, а то и больше. Он понимал: дел нет интересных, вот она и не заходит. Случится что-нибудь этакое, как она говорит – сенсационное, снова заинтересуется персоной начальника отдела убийств. А он… Можно, конечно, снять трубку, самому ей позвонить. Сказать что-нибудь… наврать… Сказать, что раскрыли супердело о… Тысячу, миллион раз он твердил себе – все, баста, хватит, довольно. Я освободился от этого. Я уже здоров. Но потом они случайно встречались в коридоре… Или она звонила, вычитав предварительно в сводке о том, что ее интересовало. Приходила. И он видел ее глаза, слышал ее голос… Аромат ее духов… Она всегда приходила, когда ее не ждали. И никогда, когда он до боли в сердце жаждал, чтобы она пришла.
Катя стояла рядом с Вороновым и оператором телегруппы. Она была белее мела. Телевизионщик тоже явно был не в своей тарелке. Он о чем-то горячо и тихо рассказывал, показывая рукой в сторону могилы. Но Катя не смотрела туда. Никита проследил, кому адресован ее напряженный, испуганный взгляд. И увидел шагах в двадцати от оцепления из милиционеров ППС прислонившегося к стволу старой липы человека в брезентовом дождевике и суконной кепке: пожилой работяга, судя по отечному лицу – сильно пьющий. Но… Никита пригляделся повнимательней. Он понял, что так взволновало в этом незнакомце Катю. Человек был сам чем-то сильно напуган и никак не мог решиться, то ли уйти, то ли привлечь к себе внимание сотрудников милиции.
– Значит, звонок к нам на пульт в девять сорок поступил, – докладывал начальник ОВД. – От директора кладбища, ему отсюда, с конторы ихней, домой позвонили сторожа или могильщики – сам-то он лежит с радикулитом. Ну, мы сразу же группу сюда, чтобы никаких дополнительных эксцессов…
– Могила бо?льшей давности, чем первая, я правильно понял?
– Да, мы уточнили в конторе – два с половиной месяца назад хоронили. Затем дней десять назад родственники приезжали, памятник, ну, плиту гранитную устанавливать. Могила Уражцевой Лидии Федоровны, 1921 года рождения. В Стрельне она жила, родственник – племянник ее, сам-то с Мурманска – могильщикам рассказывал, что она ему квартиру приватизированную завещала. Ну, из благодарности на памятник и не поскупился.
– Повреждения какие?
– Гроб он вскрыл, как и в тот раз. Тело… ну, там сами понимаете, Никита Михалыч, что в гробу-то при двухмесячной давности. Но все равно разворочено там все. Голову он покойнице разбил. И костей повреждения – коленные суставы перерублены, локтевые, грудная клетка.
Они приблизились к самой могиле. Место тут было плохим для захоронения – топкая низина, вся густо усеянная памятниками и оградами. Вывороченный из земли памятник был новым – гранит еще не успели тронуть ни дожди, ни морозы. С фотографии, измазанной бурой глиной, смотрела пожилая женщина в очках.
Комья желтой глины были повсюду: на соседних могилах, на траве. А прямо перед собой, чуть ли не под ногами Колосов увидел провал в земле, наполовину вывороченный из этого провала грязно-коричневый (некогда красный) гроб и…
На секунду он даже отвернулся. Поймал точно такой же страдающий, брезгливый взгляд эксперта – молодого парня в резиновых сапогах и телогрейке.
Эксгумация… Никита устал считать, на скольких эксгумациях довелось ему присутствовать. Но эта была особой. Труп эксгумировал, а точнее – препарировал кто-то, побывавший на кладбище до них, не далее как этой ночью.
– Чем он орудовал? – спросил он эксперта, который собирал в стеклянные банки с притертыми пробками и пакеты нечто кишащее жирными белыми личинками.
– Предположительно лопатой. Видимо, каждый раз он специально приносит ее с собой. Он пытался разрубить бедренные кости трупа – вот следы лезвия на костях. Все надо на экспертизу. Но я еще никогда не делал… – Эксперт поднял на Колосова умоляющий взгляд. – Это с согласия родственников делается или…
– Делайте, что необходимо, там разберемся, – ободрил его Колосов. – Там тип один под липой прячется, – шепнул он начальнику Стрельненского ОВД. – Наверняка могильщик или кто-то из местных. Распорядитесь присмотреть за ним, чтобы не смылся никуда. Я с ним хочу потолковать. Екатерина Сергеевна! – крикнул он вдруг, неожиданно для себя. – Вы засняли тут все?
– Да, – голос Кати был охрипшим – она стояла далеко от могилы.
– Если не затруднит, продублируйте потом для нас запись на кассеты. – Он направился к Кате и
