женщиной, которая и рассказала ей о моем существовании и моих книгах. Так мы познакомились с несчастной женщиной, которая и сама уже была на грани сумасшествия. Мне пришлось ради спасения Ирины и ее ребенка применить способ, к которому я стараюсь никогда не прибегать. Ирина свободна, ее мужа (свекра) больше нет, Володя выздоровел и теперь учится в школе, он хороший и способный мальчик.
Способ уничтожения врага я рассказывать не буду по вполне понятным соображениям, а вот один из способов снятия староверческого заклятия я вам разъясню.
Прежде чем начать, обойдите все пороги в вашем доме и на каждый встаньте обеими ногами. Затем берут атаме (нож), одним ударом отсекают голову черному петуху. Держат его за лапы и двигаются с ним так, чтобы капли крови из его шеи нарисовали (образовали) круг из крови. Ставят в этот круг больного, крестят его рукой, но не ото лба больного человека, а так, чтобы крест получился выше головы и волос, до самого пола. Отсчитайте от круга семь половиц и, стоя там, читайте:
От буйного помешательства
(снятие порчи)
Из письма: «Уважаемая Наталья Ивановна, пишет Вам незнакомая женщина и несчастная мать. Ваш адрес мне дала очень старая женщина. Ей 98 лет. Звать ее Лома Аграфена Илларионовна.
Она сказала, чтобы я написала Вам ее имя и что Вы, мол, ее знаете еще по Вашей бабушке Евдокии. И поэтому, Бог даст, милостливо мне не откажете в своей помощи.
Опишу по порядку, в чем моя беда. Буду писать все как есть, не утаивая ничего, как велела мне Аграфена Илларионовна.
Три года назад мой единственный сын ушел из дома здоровым, а вернулся полоумным. До сих пор не пойму, как он, будучи в том невменяемом состоянии, нашел дорогу домой. Ведь он даже меня, свою мать, тогда не признал. Мне пришлось вызвать «скорую», и его увезли в психушку.
Так и стали жить. То сын и больнице, то его отпустят пожить домой. Сидит он тогда в комнате, будто спит.
Стала я повсюду искать бабок-знахарок. Посмотрят они на него и отказываются. Они говорят:
– Поздно уже лечить. Другие перекрестятся и скажут:
– Господи меня оборони в это ввязываться.
В конце концов дали мне адрес Аграфены Илларионовны. Стала я спрашивать новое место жительства Аграфены – не дают. Тогда я встала на колени и сказала, что не уйду с этого места, пока не скажут, где она теперь живет. В общем дали мне адрес, и выходит, что она теперь живет в монастыре. Поехала я туда, ведь отчаявшаяся мать преграды не знает.
В монастыре мне сказали, что в миру люди живут мирской жизнью, а в монастыре у них уже имена от Бога. Это значит, что я теперь не смогу узнать, какое имя носит в монастыре Аграфена. Может, она Мария, может, Ульяна, только настоятельница и Господь это знают.
Залилась я горькими слезами, белый свет мне в копеечку показался. Пошла тогда монашенка к настоятельнице и, видно, ей обо мне все рассказала. Привели меня к ней по ее разрешению. И стала я просить, умолять объявить мне послушницу Аграфену, дать мне возможность с ней поговорить. Но настоятельница ни в какую не соглашается. Тогда я сказала ей, что не верю тому, чтобы Господь у такого святого порога, как этот монастырь, отказал бы мне в своей помощи, хотя бы через своих верных служительниц, ибо для чего тогда этот дом стоит, если не для помощи тем, кто находится в великом отчаянье. Я говорила настоятельнице:
– Разве легче будет Вам, если я не снесу больше этого испытания и покончу с собой и со своим несчастным сыном, чтобы уже не мучиться и не страдать, ибо всякое терпение может быть переполнено.
Не знаю, слова мои ее убедили или сам Бог, только позвала настоятельница послушницу и велела ей проводить меня в келью к той, к которой я приехала.
Когда я вошла в маленькую комнату, то увидела стоящую на коленях очень старую женщину. Послушница закрыла за моей спиной дверь, а я стала ждать, когда затворница дочитает свои молитвы.
Наконец она поднялась с колен, и мы присели с ней на деревянные лавки. Стала я рассказывать ей о своем Никите, о том, что он всегда был добрым сыном. Помогал мне по дому, сочинял и пел песни под гитару. Учился легко и успешно. И какой он теперь стал невменяемый. А главное, я даже не знаю и никогда не узнаю, что же с ним такое случилось, что он потерял себя и свой разум. Сам он этого, видимо, не помнит, потому что, сколько бы я его ни спрашивала, только лоб морщит, но вспомнить ничего не может.
Еще я сказала, что сын мой приехал со мной, что он сидит в монастырской сторожке со сторожем. Аграфена (новое ее имя я по ее просьбе не называю) велела привести к ней Никиту. Посадила она его перед иконой Спасителя и сказала:
– Лечить я его не буду а вот вспомнить ему дам, чтобы ты знала, от чего он занедужил. Я буду читать про себя сильную молитву на его ангелахранителя и он отворит его разум для памяти. Язык его будет рассказывать, как и из-за чего приключилась с ним беда эта. Но помни, матушка, чтобы ни слов твоих, не рыданий ни я, не его ангел-хранитель не услышали, потому что тут же дверь его памяти захлопнется и ты уже никогда правды о его горе не узнаешь. Сиди как немая, молчи и слушай.
То, что стало происходить дальше, нельзя объяснить не чем иным, как одним словом – чудо. Мой сын стал говорить, а точнее, рассказывать совершенно дикую историю, которая перевернула все мое представление, в том числе о своем собственном ребенке.
Я буду рассказывать его историю по возможности в том же порядке и буквально так, как она прозвучала для меня. Упущу только незначительные детали, которые, на мой взгляд, не столь значительны и серьезны.
Голос сына звучал глуховато, как спросонья, но мне было слышно каждое слово его рассказа:
«Я очень рано стал интересоваться, как устроена женщина. Не знаю, во сколько у других детей просыпается интерес к противоположному полу, а я в девять лет вовсю занимался онанизмом. Несколько раз я влюблялся в одноклассниц. Потом я имел связи со многими женщинами, но все они были гораздо старше меня. Не знаю, чем я их привлекал, но я видел, что они действительно сильно любили меня и
