– Кому? Ну кому мы позвоним? Роману Валерьяновичу? Он в Москве, стоит ли его из-за таких пустяков беспокоить? Волкову? Ты его сотовый помнишь?
– Ой нет, был записан у меня где-то…
– И я нет, а он ведь нам давал свою визитку. Вообще, зачем кому-то звонить среди ночи? Всегда ты, Дали, выдумаешь бог знает что. Ничего плохого не произошло. Мы ведь просто тешим свое праздное любопытство.
– Мне что-то на сердце беспокойно, Наташа.
– Брось. Это все нервы, усталость. С этим ремонтом, строительством у всех голова кругом идет. И потом, осень пришла, дождь за окном, ночь. Здесь все это острее ощущаешь, не то что в городе. В Поленове, помнишь, тоже было поначалу неуютно, а потом как мы там работали, как жили славно!
– В Поленове, Наташа, было совсем не так. И там мы пробыли всего две недели. А тут живем уже с мая. И я… я уже начала сомневаться.
– В чем ты начала сомневаться?
– Ну хорошо ли я сделала, что привезла и Валю сюда.
– Нет, лучше ему было бы остаться одному в Москве. Одному в квартире! Ну ты и скажешь тоже. Это парню-то девятнадцатилетнему!
– Нет, конечно… Я понимаю, свобода, соблазны… Но он и здесь тоже…
– Тут он работает. Слава богу, не болтается по клубам, а работает и зарабатывает деньги, занимается делом.
– Но его сверстники учатся.
– А он у тебя разве не учится на заочном?
– Учится, но… Ох, какая же это учеба? И потом этот Леша Изумрудов… Он, конечно, милый, хороший парень, но… Наташа, я давно хотела спросить тебя. Положа руку на сердце, ты… ничего не замечала за ним и за…
– Я тебе уже говорила: я ничего не замечала. Я не имею привычки следить и собирать глупые бабьи сплетни. И ради бога, родная моя, выбрось ты всю эту чушь из головы!
За окном послышались громкие молодые голоса. Услышав их, Долорес Дмитриевна встрепенулась и облегченно вздохнула.
– Идут. Оба. Как ни в чем не бывало, – Наталья Павловна сняла наконец куртку, которую до этого все не снимала. – Ну сейчас, может быть, что-то и узнаем. Может, мальчикам что-то известно про эти ночные приезды милиции.
Глава 4
РАБОЧИЙ РАЙОН
Лыковы жили на Автозаводской. Сколько себя помнил Иван Лыков – Лыковы всегда жили на Автозаводской. Возвращаясь домой сначала из школы, потом из института, затем с работы, Иван Лыков видел всегда одно и то же – мост с грохочущими по нему бензовозами и огромные цеха ЗИЛа. Первая проходная, вторая проходная, инструментальный цех, главный конвейер – вся эта автоиндустрия вызывала у Ивана Лыкова смесь восхищения и отвращения.
Для пацанов с Тюфелевой рощи, с Кожуховского затона, с Южного порта этот район был привычной средой обитания. Когда под самыми окнами дома Лыковых – пятиэтажного, еще довоенной постройки, который в 38-м был образцово-показательным домом соцкультбыта ударников производства, а начало третьего тысячелетия встречал лопнувшими трубами и осыпающейся штукатуркой, – когда под самыми окнами этого памятника эпохи «серпа и молота» строили «великое» транспортное кольцо, Иван Лыков частенько не спал ночами. Нет, не только из-за адского шума и грохота стройки. Новые пластиковые окна, заказанные и поставленные сестрой Анной, от шума как-то спасали. А вот от удушливого чувства гадливости и восторга не очень.
В сполохах сварки, в скрежете и лязге металла, в сверкающих золотом водопадах окалины рождалось из бетона и стали новое техночудо – мосты и подвесные эстакады, галереи и транспортные развязки. И все это махом наваливалось, нависало над заводскими зиловскими корпусами, срастаясь, спаиваясь намертво в единое целое. Все туже затягиваясь петлей, возводя все выше и выше непреодолимые границы жизни рабочего района и собственной, лыковской жизни внутри этого замкнутого ареала.
Не было дня, чтобы Иван Лыков не желал убраться с Автозаводской, из этого старого сдыхающего дома, от всего этого хаоса и грохота, бензиновой вони – ко всем чертям. Но каждый раз – куда бы его ни забрасывали эти самые черти дальних странствий – в Ларнаке ли на Кипре, где он отдыхал вместе с сестрой, в Сеуле, где он в качестве дилера пытался закупить партию подержанных корейских авто, в тишайшем Лесном с его реставрируемой усадьбой, заглохшим парком, затянутыми ряской прудами, – везде он (вот незадача!) смертельно тосковал, скучал и рвался домой. Куда? В свой постылый рабочий район.
В путешествиях в Средиземноморье и на Восток был кайф, в Лесном уже прочно утверждалась будущая благоустроенность и сытая нездешняя свобода поступков и желаний. Но тут, на стыке зиловских цехов и «великого» транспортного кольца, обитала, как зверь в берлоге, та самая сила, которой втайне мечтает обладать каждый мужчина. Почти плотская сила, железная мощь, похожая на мучительный жаркий огонь в крови, что разгорается все ярче и ярче с каждой тщетной попыткой загасить его.
Возможно, все это было, копошилось, существовало где-то на уровне слепого подсознания – Иван Лыков не хотел в этом разбираться досконально, потому что…
Потому что знакомый с детства рабочий район, весь этот грохот и лязг главного сборочного конвейера и гигантской стройки каким-то тайным непостижимым образом соединялись у него в душе с образом старшей сестры Анны. Соединялись ли? Нет, скорее отталкивались от противного: вон она в окне их старой долбаной квартиры на фоне освещенных и никогда не спящих зиловских корпусов. И вот она же на фоне другого окна, смотрящего на темнеющий в лучах вечерней зари лес, на сонные пруды.
Сергей Мещерский, с которым Иван Лыков так случайно и так удивительно не случайно (как вышло впоследствии) встретился в городе Санкт-Петербурге на Невском проспекте, о жизни своего приятеля, да и о нем самом почти ничего не знал, кроме общеизвестных фактов: да, в общем-то, Ваня Лыков славный парень, легко, без особого напряга шагающий по жизни. Да, немного неудачник, как и всякая широкая
