– Немой, – Лизунов вздохнул. – Когда мы его там поймали, только визжал и орал. И кусался – так в меня впился, еле отодрали… – Он засучил рукав кителя и показал на запястье багровый синяк, на котором явственно отпечатались чьи-то зубы.
– Но откуда же он взялся? Как попал в Съяны? Вы же так теперь ничего и не узнаете, раз он немой! – встревожилась Катя.
– От такого, если и заговорит, толку мало. – Лизунов крутанул у виска пальцем. – Клиника полнейшая. Это он сейчас вроде тихий, потому что сытый, каши поел, а видели бы вы его, когда мы его из подземелья вытаскивали…
– Он же еще почти ребенок. Вы теперь никогда не узнаете, откуда он и почему…
– Ему девятнадцать лет, весит он примерно сорок два кило, рост метр шестьдесят пять, предположительно страдает врожденной олигофренией в стадии имбецильности. А насчет того, что мы ничего о нем не знаем, – плохо думаете, Екатерина Сергеевна, о нашей работе. – Лизунов самодовольно хмыкнул. – Я даже вам больше скажу: наверняка имя и фамилия этого Маугли – Виктор Мальцев. Я ж говорил: у меня для вас первосортный эксклюзив. Только давайте ко мне в кабинет вернемся. Ко мне свидетель один сейчас прийти должен, некто Петухов, водитель нашей «Скорой». Можно сказать, Витька Мальцев – его крестник.
Следующие два часа Катя, не разгибаясь, строчила в блокноте. Сначала она испытывала жгучее разочарование, что существо, считавшееся ужасом Съян, оказалось жалким олигофреном. Однако рассказ водителя Василия Петухова – это был пятидесятилетний, медлительный, как черепаха, мужик, который после каждого слова вставлял «елки-палки» и «нет, ты слушай сюда», – заставил ее снова насторожиться в предчувствии сенсации.
Водитель Петухов не торопясь, обстоятельно рассказывал о ночном вызове «Скорой» в июне прошлого года в Александровку, к дому Раисы Мальцевой.
– Семейка та еще у этой Мальцевой была, – по ходу комментировал Лизунов. – Я ее до армии еще знал. Да многие в городе ее знали. Алкоголичка была запойная, тунеядка. А детей шестеро наплодила, как крольчат, и все от разных отцов-алкашей. И у всех одинаковый диагноз: олигофрения в разных стадиях. Кто там дебил был, кто имбецил, а кто и круглый идиот. Витька этот был самым старшим, за ним братья-сестры мал мала меньше. Так и колупались они там в своей Александровке. Мы меры хотели принимать, участковый к Мальцевой заходил, но…
– Так что же там произошло той ночью? – Катя оторвалась от блокнота. – Вы говорите, когда «Скорая» приехала, эта женщина была уже мертва? – спросила она у водителя Петухова.
– Ну да, елки-палки! На столе лежала нагишом, ну как покойник, когда его обмывают. – Петухов дымил папиросой. – Нас-то соседи вызвали. Тринадцатое было число, канун пятницы. Приехали мы туда уже ночью. Врач с сестрой на крыльцо пошли, а я в окно глянул – елки-палки, женщина на столе, дети на полу, как зверята дикие. Она ж от побоев скончалась, Раиса-то. Врач мне сказал после вскрытия – сомнений нет, убили ее до смерти. Молотили и ногами, и стульями, и табуреткой, живого места на теле не было.
– Кто? – спросила Катя. – Кто молотил?
– Мы сразу дело тогда возбудили по факту, – вклинился Лизунов. – Сначала на ее тогдашнего сожителя думали, на пьянь, но потом повторную судмедэкспертизу провели и…
– Да они ее и кончили, всем скопом. – Петухов трубно высморкался. – Чада-то эти чокнутые. Они Райку и убили. Мы с врачом как глянули – елки-палки… Ну, ненормальные ж, быстровозбудимые, без тормозов. А потом еще эти карточки поганые в шкафу милиция нашла – тьфу! Чем она, гадина, оказывается, занималась. Да я б такую стерву сам своими руками удавил. Разве ж это мать?
– Дело в том, что эксперты позже пришли к выводу, что Мальцеву действительно убили родные дети. – Лизунов поморщился. – А вот что стало причиной… Видите ли, Екатерина, дом этот был весьма своеобразный. Точнее сказать, бордель. Я туда лично выезжал: халупа нищая, грязная, алкашка же жила. И вдруг в шкафу находим новенький японский фотоаппарат. Я думал сначала, украла его где-то Райка, чтобы продать. А там фотопленка. Проявили… Такая порнуха – во сне не приснится. И во всех сценах – Райкины дети. Друг с другом в разных позах. Олигофрены вообще в половом отношении рано созревают, ну и… В общем, и в Интернете такого не увидишь. Самая тухлая порнуха. Видимо, Мальцева специально заставляла их этим заниматься, а сама фотографировала.
– Своих детей? – Катя покачала головой. – М-да, а вы, Аркадий Васильевич, говорили, что здесь у вас тихое курортное место.
– Я говорил? Когда? – Лизунов хмыкнул. – Мы тогда предполагали, что Мальцева для кого-то на заказ эти снимки делала. За деньги. Кто-то покупал у нее фотографии, отсюда и фотоаппарат японский – ей его дали, чтобы снимки были качественными. Но кто за всем этим стоял, так мы тогда и не узнали.
– Так Витька же убежал тогда, к чему я все это и говорю, слушай сюда. – Петухов энергично дернул Катю за рукав. – Что, и мою фамилию в газете напечатают? Слушай сюда, я там был, своими глазами видел. Значит, подъехали мы к дому. В окне свет. Только врач и сестра на крыльцо – а он, Витька, в окно. Раму высадил. Испугался, наверное, что натворили, – мать-то мертвая. Я в саду был, врач мне кричит, я за ним – куда там. Он через забор и наутек. И крови там было на подоконнике! Порезался о стекло, наверное.
– Может, и порезался, но скорее всего… Там, в каменоломнях, он нас тоже всех кровью перепачкал. Носом у него хлестала, – сказал Лизунов. – Врач его осмотрел, сказал, что он сильным носовым кровотечениям подвержен, при его диагнозе это обычное дело. Потому там в ходах под землей следы крови и находили. У него, между прочим, первая группа. Мы когда его поймали, на нем только одни тряпки, рвань были от штанов, от рубашки. Кстати, насчет его одежды… Мы тут кое-что на экспертизу направили. Это вот и это. – Лизунов положил перед Катей две фотографии, где были засняты какая-то куча лохмотьев и фрагменты клетчатой рубашки, Кате уже знакомые. – Эксперт заключение дал, это фрагменты одной и той же вещи, но разной степени износа. Мужская клетчатая байковая рубашка. Эти куски от нее спелеологи из штольни подняли. А эти вот тряпки мы с Мальцева сняли. На всех тканях – обильные потеки крови первой группы, различной давности.
– Значит, вы уверены, что это ваше пещерное чудовище и есть Виктор Мальцев? – недоверчиво спросила Катя.
Лизунов кивнул. Петухов замахал руками:
– Да он это! Тот был немой и этот, да и фотографии небось совпадут, если сравнить. Как он убег тогда от нас, так больше его никто и не видал. А норы-то эти подземные ему как раз. Он ненормальный, наверное, и прежде туда лазил – Александровка ведь у самых ходов. А кормился по помойкам или что сворует где. А домой боялся возвращаться: мать-то убили. Псих-псих, а знает кошка, чье мясо съела.
