– Тут прыгать далековато, неужели рискнете? – спросил один, светя мощным фонарем на кирпичный эркер.
Колосов заглянул в темноту. В луче фонаря, как белые мухи, кружились снежинки. На кирпичном эркере скопилась целая шапка снега. Ни ударов кувалды, ни выстрелов здесь, снаружи, слышно не было. Однако в окнах дома то там, то тут начинал вспыхивать свет. Разбуженные шумом жильцы просыпались.
– Эх, мама не горюй! – крикнул Колосов и прыгнул в темноту.
Пустота под ногами… Потом кирпичный бордюр – опора. Слава богу… Снег под пальцами. Из-за этого самого снега он едва не соскользнул вниз, но все же вовремя нащупал сквозь снег опору и для рук. Осторожно ступая, прошел по карнизу. Перепрыгнул на другой эркер.
– Трави веревку! – крикнул спецназовцу. Одно из окон квартиры Рощук на третьем этаже теперь было прямо под ним.
Тем временем со стороны двери штурм продолжался – кувалда лупила, как молот гигантов. И дверь потихоньку поддавалась. Вот лопнул один из массивных запоров. Его заклинило, но уже затрещала под богатырскими ударами спецназовца дверная коробка, про которую Колосов наивно вещал, что взять ее можно только толовой шашкой.
Колосов проверил страховочную петлю. Достал пистолет из кобуры. Окна он не видел – оно было под ним. Кажется, там не стекло, а стеклопакет. Такие высаживают вместе с рамами. Надо будет только как следует раскачаться в этих своих веревочных качелях и потом ударить ногами, всем телом. Как это делал Шварценеггер… Интересно, что сказала бы она, Катя, увидев его здесь сейчас в позе новичка-альпиниста, прилепившегося к стене дома… Ничего бы не сказала, наверное. Там, в Калмыкове, когда он один погнался за стрелявшим, она этого его поступка словно и не заметила. Ее больше подружка волновала, Нина. И эта Зойка – абакановская внучка.
Странно, но даже сейчас Колосов чувствовал к Кате невольную обиду. Ладно, мы все тут делаем не ради того, чтобы кто-то там нас хвалил или переживал из-за наших поступков. А просто потому, что это наша работа.
Он услышал пронзительный женский крик: «Что ты делаешь, Жорка, я боюсь!!!» Потом где-то там, в глубине, в недрах здания послышался грохот – толстые кирпичные стены многоэтажки уже не могли его скрыть – лязг металла по металлу. Пах! Пах! – зачастили выстрелы. Колосов дернул веревку и спрыгнул с кирпичного бордюра.
Окно теперь было прямо напротив – его закрывали жалюзи. За ними на фоне скудного света метались какие-то осатанелые тени. Пах! Пах! – гремело из квартиры. «У него там не одна обойма», – подумал Колосов. Раскачался, сгруппировался всем телом и…
Он представил себя снарядом, пробивающим броню. Тело его со всего размаха ударило в окно. Он ошибся – там был не стеклопакет, а обычное стекло. И оно с грохотом разлетелось вдребезги, поранив ему руки и правое плечо. Но в горячке он этого даже не заметил. Сверзся в водопаде осколков с подоконника, упал на пол:
– Юргин, бросай оружие!!
В это самое мгновение дверь, снесенная могучими ударами кувалды, с лязгом сорвалась с петель, и в образовавшийся тесный проем хлынул спецназ. Загремели выстрелы. Закричала женщина. Все это происходило в прихожей. Колосов, приходя в себя от удара в кухне на полу, ничего этого поначалу не видел. А потом он увидел его – это действительно был Юргин, тот блондин с тюремной фотографии. Отстреливаясь, изрыгая ругательства, он, как загнанный зверь, метнулся на кухню, увидел на полу среди осколков Колосова и…
Колосов опередил его на какую-то долю секунды, выстрелив первым. Пуля угодила Юргину в живот. Он скорчился и со всего размаха рухнул на кухонный стол. Оттуда – на пол.
В кухню ворвались спецназовцы и Углов. В прихожей страшно, как роженица, орала женщина.
– «Скорую» сюда, Рощук в перестрелке ранена! – крикнул Углов. – Дружище, ты-то как?
– Вроде нормально. – Колосов, все еще оглушенный, поднялся.
– Индивидуальный пакет сюда быстро, – скомандовал Углов. – Тебя надо перевязать, порезался ты, братишка.
Он пнул ногой Юргина. Тот захрипел, перевернулся и буквально завизжал от боли. Он был в звездно- полосатых американских плавках и белой футболке, видимо, действительно только-только с постели. Он зажимал рану на животе обеими руками. А оттуда сильными точками била кровь.
– Ну что, ушел от нас, скрылся? – спросил его Углов. В его глазах не было ни малейшего сострадания к поверженному.
– Врача мне… я кровью истеку на хрен, – хрипел Юргин.
– Ничего, подождешь, не истечешь.
– Да я подыхаю… давай «Скорую» сюда мне!
– Я сказал, подождешь. Видишь телефон, мне только номер набрать, «Скорая» уже у подъезда. Тамарку твою сейчас заберут, но к тебе я врачей не допущу, пока всей правды мне не скажешь. – Углов склонился к Юргину. – Что, молчишь? Убийство в Старой Пристани твоих рук дело?
– К-какое уб-ббийство? – Юргин захлебывался кровью. – Я сдыхаю, в натуре, начальник, ты что?!!
– Убийство банкира Мужайло и его семьи? Правду говори! Не хочешь? Ну, тогда подыхай, мне молчальники не нужны.
– Ну, мое это… я это, я… мы вместе, втроем… я не хотел их всех кончать, так получилось. – Юргин задыхался, хватаясь за живот, корчась на полу кухни среди разбитой посуды. – Я не хотел. Суслик обещал, что все тихо будет, мы только сейф вскроем, и все…
– Он тебе помогал – Суслов, охранник Мужайло?
– Да, да!
