Греции..
– И больше ты ничего не скажешь мне на прощание? Уже объявили посадку.
– ТОЛЬКО НЕ УМИРАЙ. ПОЖАЛУЙСТА.
– Что? – Голос Михайленко вдруг сел.
– Не умирай, живи, я тебе сказал! Оп-перация – дрянь, пустяки, п-перекроят морду – а ты терпи… Живи, понимаешь? Живи хоть ты. Живи, слышишь?!
Он чересчур повысил голос – и заметил недоуменный брезгливый взгляд бармена. Такой же, как у того ублюдка Чучельника тогда… БРЕЗГЛИВОСТЬ – вот что он, Белогуров, столь явно прочел во взгляде Создания там, в холле, на кожаном диване…
– П-понял… Извини, друг, погорячился, п-приятель такой бестолковый, – Белогуров развел руками, улыбнулся бармену. – Еще одну, а? И все, финита. А от-тсюда можно вызвать т-такси?
Снова сработал «мобильный».
Белогуров сначала не понял – а это кто? Вежливый голос. Что за ведьма еще? Чугунов? Кто такой Чугунов? Ах, этот спившийся ублюдок… Говорит его личный секретарь? Берут вещь? Согласны? Ах да, понял, понял… Он тоже с-согласен… Рад, чрезвычайно рад с-сотрудничеству… П-польщен…
После секретарши Чугунова трубку взял какой-то мужик: хрипловатый ленивый баритон. Ах, этот хлыщ, с которым они виделись сегодня на Крымке… телохран Чугунова. Телохран, как и Пришелец, как и Пекин… Этакое странное везение на телохранов!
Белогурову было плевать, что этот тип там болтает. Коньяк уже плескался в нем, как жгучее озеро. И хотелось утонуть там навеки. Утонуть – и никогда не всплывать.
Глава 27 ОТ РАССВЕТА ДО ЗАКАТА
Этот день от рассвета до заката они все провели по-разному. Кате, например, ДЕНЬ ЭТОТ не принес ни новостей, ни радостей жизни – одни волнения и хлопоты. В Подмосковье случилось новое громкое убийство: на пороге собственной квартиры был расстрелян директор межрегиональной нефтеналивной базы. И телефоны в пресс-центре не умолкали. Из района Катя вернулась уже под вечер. Впечатления последних часов, дней, недель наслаивались одно на другое: ни конца – ни начала. И ясности никакой. И только кровь, смерть и снова кровь…
Кравченко заехал за ней на работу. Он тоже был разочарован. На это имелись собственные причины: никакие экстрасенсы не помогли. В который уж раз его работодателя Чугунова скрутил жесточайший приступ печени. Личный врач настаивал на немедленной госпитализации, а Чугунов отказывался. Его близкие – жена, старая верная секретарша, охрана – пытались уговорить упрямого, но…
Кравченко собирался отвезти Катю домой, а затем вернуться на дачу работодателя: Чугунову могло стать ночью хуже. «Надо уломать старика насчет клиники, – сказал Кравченко после того, как поведал свою грустную сагу Кате, – загибается он вовсю. Жалко все же. Он, когда упрется, одного меня и слушает, да и то – вполуха».
На Катин вопрос, звонил ли Кравченко Белогурову, он равнодушно ответил: «Угу. И я звонил, и секретарша с ним говорила по моей просьбе. Там все нормально. Подождем. Не до этого мне сейчас, Кать, ей-богу! Если этот Иванушка Интернэшнл отыщет вещь, сам с нами свяжется».
– Вадя, а все-таки как мы выкрутимся, если Белогуров действительно отыщет альбом? Ведь он деньги потребует, комиссионные свои! Откуда же мы возьмем? – встревожилась Катя.
– Поздновато спохватилась – раньше такие детали надо было обдумывать, – Кравченко махнул рукой. – Не забивай голову разными пустяками. Выкрутимся. Что, мы ему расписку давали, что обязательно купим вещь? В крайнем случае этот твой Иванушка решит, что мы его просто банальнейшим образом кинули: жулики, мол, караул!
– А если он сам где-нибудь встретится с Чугуновым и спросит?
– В ближайший месяц-полтора – больничная фешенебельная койка, вот что Чучелу моему светит. У нас ли, за границей ли… А кто, как не начальник его личной охраны, должен позаботиться о том, чтобы всякие лишние контакты с посторонними у больного были ограничены? – Кравченко недобро усмехнулся. – Белогуров с Чугуновым не пересекутся. В этом, Катька, можешь положиться на меня. Но я что-то не понял, – он заглянул в расстроенное лицо Кати, – ты же сама этого хотела! Заварила кашу, а теперь что же?
Катя отвернулась. А теперь ничего. Ни хорошего – ни плохого. Пустота и разочарование.
А эта их авантюра с Белогуровым… Ей снова стало не по себе оттого, что она познакомилась с этим человеком
«НЕ СТОИЛО НАМ С НИМ ТАК ПОСТУПАТЬ. НЕ СТОИЛО ЕГО ОБМАНЫВАТЬ, – подумалось ей, – ЗРЯ МЫ ВСЕ ЭТО ЗАТЕЯЛИ. НИ К ЧЕМУ ХОРОШЕМУ ЭТО НЕ ПРИВЕДЕТ».
А беседа с Никитой… От нее тоже остался неприятный осадок. Они оба были неискренни. Отчего? Наверное, впервые в жизни ей было тяжело откровенно поделиться с Никитой своими соображениями, сомнениями, своей тревогой. Неужели (она не желала себе в этом признаваться) ее настолько сильно задело то его словечко «пустыня», которое он обронил в беседе с Мещерским за бутылкой водки?
Никита заинтересовался Белогуровым. Это факт. Надо же, наш одинокий пустынник снизошел до личной беседы! Катя усмехнулась про себя. И как всегда, ничего объяснять не стал. Чем же он занимался в последние недели, когда они не виделись? Сплавил, что ли, «дело обезглавленных» в долгий ящик? Сам же говорил: «Может, и искать не нужно». А сейчас на очередной оперативке скорей всего получил по шее от начальства и сразу же «активизировал розыск». Так это и бывает. Когда нет собственных версий и идей по делу, берут за основу чужие. Воронов доложил ему про эпопею с «Жигулями», упомянув все фамилии, названные Катей для проверки, вот Колосов за них и ухватился, как за соломинку…
Катя вздохнула: как и при мысли об «обманутом» Белогурове, ей сейчас стало отчего-то стыдно и горько. Ведь ты не права, душа моя. НЕ ПРАВА. Никита, он же… НЕЛЬЗЯ И ДУМАТЬ О НЕМ ВОТ ТАК. ОТ ЭТОГО ХУЖЕ ТОЛЬКО ТЕБЕ САМОЙ.
– Что мы такие унылые? – Кравченко остановил машину у их дома. – Зуб, что ли, болит?
