Прощание с кошмаром

– Место изготовления – Малайзия, начало двадцатого века, приблизительно шестнадцатый-двадцатый годы. Редчайшее изделие. Но это не рог носорога.

– Единорога, значит, – Салтычиха колебался. – Сто кусков, мать честная… Ну, ты больше моего в этих раритетах сечешь… Говоришь, значит, стоящая вещь?

– Очень редкая. На мировых аукционах ее цена колеблется в зависимости от качества выделки и материала от ста тысяч до полумиллиона. – Белогуров сейчас смотрел в окно – рукой отодвинул пыльные гардины: на небе полыхал самый прекрасный из когда-либо виденных им летних закатов. Небо переливалось всеми цветами радуги от фиолетового до золотисто-алого и от розового до нежно-салатового.

– А кто платит? Кто заказывает? – Салтычиха все еще щурился: он верил и не верил собеседнику. И правда, чудно: дела в галерее на ладан дышат, одни убытки сплошные, ни одной картины не продано с марта, а тут – такая сделка…

– Михайленко. Сын.

Услыхав фамилию заказчика, Салтычиха и сам тяжело поднялся, подошел к окну, еще дальше отодвинул гардины.

– Видел его я тут как-то в одном гадюшнике, – тихо сообщил он. – Ходить-то после того раза он теперь вряд ли будет, и протезы там не к чему присобачить даже, на коляске везли… И на морду без слез не взглянешь. Не врешь ты. Точно, вернулся он из этой своей Швейцарии, отвалялся по больницам-то, домой пацана потянуло… Только он ведь того, – Салтычиха постучал пальцем по виску. – Слухи… Говорят, сдвиг у него – хоть и лечили его там… Да с такого дела сдвинешься… Сто кусков, говоришь, дает? За каждую штуку?

– Половина за одну уже уплачена. Наличными.

– Привезешь в счет долга.

– Но… – Однако, наткнувшись на взгляд Салтычихи, Белогуров лишь кивнул. – Да. Конечно. Я заплачу.

– А когда же будет остальное?

– Как только мы привезем ему вторую вещь.

– На таможне что-то? – Салтычиха подозрительно нахмурился. – Смотри мне! Только с этой стороны мне неприятностей не хватало.

– Нет-нет, с таможней там все схвачено. Пойдет через дипломатический багаж… Там только вся загвоздка в сроках.

– Ладно. Это твои дела – я не вникаю. – Салтычиха махнул рукой. – Деньги привезешь завтра же. Остальное – ну, ты и мои личные сроки знаешь, парень. А разговор на этом пока не кончен. Понял? До осени время есть, так что думай, действуй. Но тема – открыта.

– Ты не пожалеешь. Мы все наверстаем. – Белогуров встал. – Этот проект – только начало, мы… Я сейчас изучаю конъюнктуру спроса… Еще не поздно все изменить: доходы с этих сделок следовало бы вложить в приобретение…

– Да ты их получи сначала, деньжонки-то, – хмыкнул Салтычиха. – Кэ-эк ахнет самолетик, где раритет- то твой везут, в Тихий, так что… Кто везет, какой авиакомпанией летит? Тоже с Сингапура, что ль?

– Да, – Белогуров с готовностью кивнул. – Славный парень, посольская крыса, крысенок… Молодой еще, жадный, его русская иконопись интересует, самовары, мы с ним…

– Это ваши дела, Вано. Я человек темный. Мои класс-университеты не здесь начались-кончились. – Салтычиха печальнейшим образом улыбнулся заглянувшему в дверь Пришельцу-Марсиянову. – Обедать останешься?

– Нет, спасибо, дядя Вася, дела еще в одном месте, – Белогуров заспешил к дверям.

На лестнице, спускаясь в зал ресторана, он столкнулся с китайцем. Тот уже успел натянуть на себя рубашку, но от него все еще пахло тем душистым маслом.

– Айда, Пекин, выпьем, – предложил Белогуров, указывая глазами на столики внизу. – Угощаю.

– Спасибо, Иван, – парень покачал головой, – не могу.

– Да он не заметит – лимоном заешь и… Он обедает. – Белогуров и сам не знал, отчего тянул себе в собутыльники этого полузнакомого человека: то ли красота его глаз радовала, то ли просто тошно пить одному, постоянно возвращаясь мыслями к…

– Нет. Он-то не заметит. Пришелец доложит. – Пекин тряхнул, точно породистый конь, своим смоляным хвостом. – Собака он. Стучит все время на меня самому.

– Дятел стучит, Пекин. Так будет по-русски правильно. А собаки гавкают. – Белогуров обнял его за плечи. – А когда они гавкают, их под зад пинают, понял? Но с Пришельцем ты лучше не задирайся, не надо. А то изуродует он тебя вконец. У него кулаки как свинчатка; сломает нос и…

– Я ему хребет сломаю. – Китаец улыбнулся – блеснули белые зубы. То ли улыбка, то ли оскал. Он как-то враз подурнел: нежные черты лица стали жесткими. – Когда в Печатники задумаешь ехать, – (там находилась сауна-люкс, принадлежащая Салтыкову, которую посещал не только он сам, но и все приближенные к его персоне), – позвони мне. Вот мой номер на мобильный. Буду свободен – поедем вместе. Я тебе сделаю настоящий массаж Тай Дзин – меня учили. Останешься доволен. Очень. – И он неслышно и мягко, как кошка, скользнул по лестнице вверх.

А Белогуров, спускаясь вниз, недоумевал: о чем этот херувим? Просто дружеский жест или все же эти штучки насчет сауны… И так ли уж был не прав тот бедный, изрешеченный пулями, лишенный языка Ося Гурзуфский в своих грязных намеках? Салтычиха – и два его красавца телохрана, которые явно на ножах друг с другом из-за… Из-за чего же? Он хмыкнул. А, плевать на них. Плевать на всех этих ублюдков. Если б они только знали, как я их всех… Однако телефон Пекина он сунул в карман. Чисто машинально.

Глава 10 «ВАВИЛОН»