Жим.
— И все, что он мне говорит, — правда?
Жим.
— Он из числа хороших?
Жим.
Этого было достаточно. Жимчику Нортон доверял.
— Прежде я не очень-то верил в вас — просто был заинтригован вашей таинственной персоной, — простодушно сказал Нортон. — Теперь я убедился, что вы действительно Танатос… Я искренне благодарен вам за доброе отношение ко мне… Но все равно попытаюсь спасти Орлин!
— В этом нет ничего неожиданного для меня. Такова уж ваша натура. Благодаря таким упрямцам, как вы, мир становится лучше.
Танатос поднялся с поваленного ствола, на котором они сидели, и мрачно протянул руку своему собеседнику.
Вконец озадаченный Нортон тоже встал и пожал руку Смерти. На ощупь это действительно была рука скелета.
— Морт! — кликнул Танатос своего коня. Тот сразу же приблизился к хозяину. Танатос и Нортон вскочили на чудесного скакуна и стремительно проделали обратный путь — по воздуху и затем сквозь стены небоскреба.
На этот раз Нортон был более внимателен и заметил окаменелость людей во всех коридорах и комнатах. Особое впечатление на него произвел один парень в спортивном зале — время остановилось в тот момент, когда гимнаст делал сальто-мортале. И так и висел в воздухе, согнувшись в три погибели — лучшее доказательство того, что Танатос и впрямь «заморозил» время!
И это легким прикосновением к циферблату своих магических часов!.. Каким невероятным могуществом обладает инкарнация Смерти, если ей, дабы просто поболтать со смертным, ничего не стоит остановить ход времени — походя, небрежным жестом шахматиста, сделавшего свой ход!
Наконец конь бледный остановился в апартаментах Гавейна — в комнате, где умирал младенец. Танатос и Нортон спешились. Орлин, словно мраморная статуя, оставалась в прежней позе — защищая руками ребенка. Танатос вновь коснулся циферблата своих часов.
Напоследок Нортон сказал:
— Э-э… спасибо… за все…
Обращенные к Смерти слова благодарности прозвучали довольно неуклюже.
Нортон нисколько не смирился с бессмысленной жестокостью происходящего. Однако теперь он по крайней мере не винил во всем Танатоса.
Ответом на благодарность был торжественный кивок демона в черном.
Время возобновило свой бег.
Танатос шагнул к колыбели и потянулся за ребенком. Глядя на него округлившимися от ужаса глазами, Орлин пронзительно закричала:
— Нет! Нет! Прочь, Смерть! Он тебе не достанется!
Рука Танатоса на мгновение замерла.
— Крошка страдает, — сказал он. — Я освобожу его от боли.
— Нет! У нас есть лекарства для облегчения боли!
Орлин хотела в гневе оттолкнуть Танатоса, но руки ее пронзили пустоту, как если бы он был призраком. Это для Нортона он был «плотным» существом, но не для нее.
— Смерть приходит в положенный срок — и срок пришел, — с печалью в голосе возразил Танатос. — Ведь вы не хотите длить его страдания, правда?
— Тут он стремительно наклонился к ребенку и выхватил его душу из тела — в руках Смерти мелькнуло что-то прозрачное, неопределенной формы.
Дыхание младенца пресеклось, личико вдруг обмякло и навеки застыло — с таким выражением, будто маленький Гавейн наконец испытал несказанное облегчение.
Орлин без сознания рухнула на пол.
Танатос обернулся к Нортону.
— Как мне ни жаль, — сказал он, — но это мой долг.
Он сложил забранную у младенца душу и аккуратно спрятал ее в свою черную суму. После чего вышел вон, ведя под уздцы своего коня.
Нортон был сам не свой от горя. С могильным холодом в душе он подхватил с пола бесчувственное тело Орлин и положил его на диван. Какой легкой оказалась его любимая! Муки последних месяцев до последней степени источили ее здоровье.
Затем он сделал необходимый телефонный звонок и сообщил о смерти.
Девушка на экране видеотелефона деловито кивнула. Для нее это рутина. Она не может почувствовать тот же ужас, который…
Когда все довольно долгие формальности были закончены, Нортон отключил связь и вернулся к Орлин.
Теперь пришло время самого важного. Внутри его все онемело, однако он был в силах чувствовать и мыслить и теперь лихорадочно думал, что скажет Орлин, когда та очнется.
Наконец она очнулась, и он сразу сказал ей, что ребенок умер. Было бы нелепо прибегать к эвфемизмам.
— Я знаю, Нортон, — устало сказала она. — Прости меня… у меня есть кое-какие дела…
И она ушла в свою спальню.
Как — и это все? Он не мог поверить, что их совместное переживание горя сведется к вымученному «я знаю» и «прости меня».
В следующие дни Орлин оставалась такой же странно спокойной. Она выглядела просто усталой. Исправно хлопотала по дому и касательно похорон. Нортон удивлялся ее самообладанию. Неужели Танатос переоценил глубину горя Орлин? Быть может, через какое-то время она действительно успокоится — и они будут снова счастливы вдвоем… А потом смогут зачать нового ребенка, здорового, жизнеспособного… И у всей этой гавейновской собственности наконец появится наследник.
Уверенность Нортона в счастливом исходе возрастала изо дня в день.
А через десять дней после смерти мальчика Орлин отравилась.
Ее бумаги оказались в полном порядке. В эти десять дней она позаботилась о том, чтобы после ее смерти не возникло никаких проблем: распорядилась касательно своей личной не слишком большой собственности, а также насчет похорон. Она не хотела, чтобы ее смерть доставила какие-либо хлопоты близким людям.
Орлин сидела у пианино, уронив голову на клавиши. Как только Нортон увидел ее, он понял, что она сыграла последнюю в своей жизни мелодию. Она никак не попрощалась с ним. И в этом не было жестокости. Просто она знала, что он попытается воспрепятствовать ее решению, а она все равно осуществит свое намерение уйти из жизни. Она деликатно оградила Нортона от этой заключительной бесплодной борьбы…
4. ХРОНОС
Теперь Нортон осознал, что Орлин никогда по-настоящему не любила его.
Для нее в их отношениях был слишком силен привкус незаконности. Поэтому всю силу своей любви она перенесла на ребенка. Орлин любила лишь маленького Гавейна — и никого больше. Нортон был для нее средством выполнить взятое на себя обязательство — родить законному супругу наследника. То, что Нортон оказался к тому же замечательным любовником и другом, просто добавило приятности в процесс «созидания» ребенка. Возможно, ей и померещилось на какое-то время, что она действительно любит Нортона, однако в итоге истина вышла наружу. Если бы она по-настоящему любила его, она бы не поступила так.
Есть грустная ирония, думал Нортон, в том, с какой тщательностью Орлин подошла к выбору будущего фактического отца — вся эта магия, многозначительное сияние вокруг человека, перебор кандидатов… и все пошло псу под хвост из-за неожиданного, непредсказуемого поворота событий. Судьба ударила Орлин не из-за того угла, из-за которого она опасалась удара. Беда пришла не от «заместителя супруга», а от
