Зинаида Александровна, как и обещала накануне другой своей подруге детства Нателле Георгиевне Усольской, сопровождала Светлану Петровну к следователю в милицию. Созвонившись с Варламом Долидзе и провозгласив SOS – выручай, милый, выручай, дорогой, без тебя не доедем, – она забрала Светлану Петровну из дома. И, наверное, впервые за эти скорбные дни поняла, насколько изменился этот дом.
Прежде это был очень благополучный дом. С виду – даже слишком благополучный. Возведенный на берегу Серебряного озера, на месте старой генеральской дачи, на обширном участке облагороженного хвойного леса, некогда выбранном самим генералом армии Мироненко, отцом Светланы Петровны, дом процветал. По вечерам сияли огнями его многочисленные окна. В просторные ворота въезжали дорогие машины. Домработница выводила на прогулку в лес гигантского серого мастино-неаполитано, обладавшего одновременно меланхоличным и непредсказуемым нравом. Весной лужайка перед домом расцвечивалась яркими клумбами. Летом на солнцепеке рабочие монтировали и заполняли свежей водой разборный бассейн. В тень, под сосны, выставлялась плетеная мебель и мягкие, покойные диваны, на которых так любили отдыхать все многочисленные гости, посещавшие семью Авдюковых. Увы, эти благословенные времена, видимо, канули в Лету. Зинаида Александровна поняла это, едва лишь переступила порог дома: окна были плотно зашторены. Зеркала завешаны черным тюлем. А где-то за стеной глухо и зловеще выла собака. Выла так, что невольно хотелось бежать прочь – подальше, дабы не заразиться несчастьем.
Светлану Петровну никто в путь к следователю из дома не провожал, кроме домработницы – зареванной, суетливой и рассеянной тети Паши, которая была стара как мир и являлась уже не чем иным, как традицией – данью прошлому.
Дочери Светланы Петровны девятнадцатилетней Алины, как заметила Зинаида Александровна, вообще не было дома в это скорбное субботнее утро. И это было скверно, так скверно!
Но для начала надо было все-таки разобраться с этим песьим воем, так действующим всем на нервы. Этим с молчаливого одобрения Зинаиды Александровны занялся Варлам.
– Что такое, тетя Паша? – спросил он.
– Это Вулкан по хозяину плачет, горюет, – пояснила домработница. Всхлипнула, сморщила свое старческое личико, махнула рукой – эх! – И ведь никто ни словечка не говорил ему, не сообщал. Животное, а понимает. Нутром чует – осиротел. Лежит под столом, в кабинете Владлена Ермолаича. Третьи сутки не ест, не пьет.
– Так сдохнет, и вся недолга. Он понять должен, он умный – живая собака лучше мертвого льва, – изрек Варлам Долидзе. – Пойду скажу ему. Дружище Вулкан!
Он действительно направился в темный, наглухо зашторенный кабинет Авдюкова, где на восточном ковре лежал понурый мастино-неаполитано и время от времени, подняв тяжелую безобразную морду к потолку, оглашал дом баскервильским воем.
В это время Зинаида Александровна в спальне на втором этаже помогала Светлане Петровне собраться. Со Светланой Петровной следовало обращаться как с больной – она была больна своей невосполнимой потерей, своим вдовством.
Через несколько минут вой стих. И более уже не возобновлялся. Варлам Долидзе среди прочих своих умений и талантов имел талант укрощения диких, переполненных страстями сердец. В том числе и преданных, собачьих.
По пути в Щеголевский отдел милиции он говорил мало, свой подержанный «Вольво» серо-стального цвета вел плавно. Иногда бросал взгляд в зеркало на заднее сиденье, где угнездились женщины. Шумно вздыхал. Мечтал закурить и не курил – Светлана Петровна не переносила сигаретного дыма. Он жалел ее, как ребенка.
– Мне страшно, Зина, – шептала Светлана Петровна, теснее прижимаясь к подруге. – Если бы ты только знала, как мне страшно, как больно.
– Это пройдет, – отвечала Зинаида Александровна. – Поверь мне.
– А долго терпеть? Ждать?
– Нет, не так уж и долго. Однажды ты проснешься утром и поймешь, что все позади. Все кончилось, рана зажила. И можно жить с этим дальше.
– Я боюсь не за себя, – Светлана Петровна покачала головой. – Я и не подозревала, что так будет. Вот его нет со мной, и я… я так боюсь! Жизни боюсь. Что я без него, без мужа?
– Успокойся, пожалуйста.
– Я не могу успокоиться. Не могу.
– Прими таблетку.
– Нет, – Светлана Петровна отстранилась. – Таблеткой тут не поможешь.
– Отлично поможешь. Уж я-то знаю.
Они почти уже достигли цели – Варлам Долидзе свернул на тенистую улицу, в конце которой располагался отдел милиции. Светлана Петровна послушно «склевала» из заботливых рук Зинаиды Александровны таблетку. Запила апельсиново-морковным соком из жестяной баночки.
– Ну, вот и славно, – похвалила ее подруга. И улыбнулась, стараясь ободрить, поддержать хоть как- нибудь.
В выходные привычный рабочий ритм часто нарушается. Так вышло и на этот раз. Катя и Марьяна, спешившие на всех парах в отдел к десяти часам, встретились с вдовой убитого Авдюкова не в кабинете – увы. Столкнулись в дверях. Получилось немножко несолидно – «Вы не скажете, где…» – «А вы к кому?» – «По вызову к следователю Киселевой, насчет мужа». – «Ах, это вы, сейчас, одну минуту, извините. Подождите, пожалуйста».
Пока Марьяна возилась с ключами, открывая кабинет, Катя разглядывала Авдюкову и сопровождавших ее спутников. Светлана Петровна выглядела на свои года и, несмотря на то что она была белокожей натуральной блондинкой, черный, вдовий наряд ей не шел. Более того, черный костюм старил ее и, увы, совсем не стройнил. Фигура у нее была полной и рыхлой. Полнота становилась особенно явной, когда Светлана Петровна поворачивалась боком или спиной – то ли покрой костюма, кстати, весьма дорогого, был неудачным. То ли сам стиль одежды – брюки, пиджак, блузка – ей совсем не подходил. Лицо у нее было круглым, с мягкими, слегка уже начавшими расплываться чертами. Самой заметной чертой был курносый нос – покрасневший и распухший от насморка, вызванного не простудой – горем. На лице Светланы Петровны
