– Может, сама сядешь за руль?
– Нет уж, спасибо.
– Тогда занимайся своими делами, а мне не мешай.
Петухов был неплохим человеком и заботливым, преданным, любящим мужем и отцом. Просто он не выносил, когда жена вмешивается в те сферы деятельности, которые он считал исконно своими, мужскими. Чтобы только не поступать так, как говорит жена, он не только не сбавил, наоборот, даже наддал газа.
Дорога впереди была совершенно свободной. Показался знакомый съезд. И Петухов с особенным небрежным шиком – вот гляди, Ксения, какой у тебя муж, – крутанув руль, свернул направо.
Впереди была темнота. Свет фар словно пробил в ней короткий тоннель.
– Ну вот, где-нибудь через четверть часа будем на месте, – с удовольствием констатировал Петухов. – Номер займем, разместимся, и можно будет в баре по рюмашке. Слышь, Ксень, что я говорю, – он скосил глаза на жену.
– Потише, я прошу тебя. Очень быстро, – она наклонилась, ища что-то в бардачке.
«Ох, какой же голос у нее скрипучий, нудный стал, – подумал Петухов с досадой. – А был-то, как ручеек журчал. Курит много. И чего курит? Нервная работа».
– А мы тоже в бар, тоже в бар! – хором запели сидевшие сзади Петуховы-младшие.
– Я вам пойду! – хмыкнул Петухов.
– Ну, пап!
– Спать ляжете. Завтра как мальки вареные будете, если на рыбалку.
– На фига мне твоя рыбалка, пап, – сказал двенадцатилетний Борис солидным тоном.
– Кому сказал – ляжете спать. Вон этот разгильдяй уже носом вовсю клюет, – Петухов повернулся, со строгим родительским умилением глядя на сонного младшего сына Глеба.
Отчаянный крик жены застал его врасплох:
– Осторожнее! Левка! Тормози! Тормози же!!
Петухов судорожно до упора выжал тормозную педаль – впереди на дороге было что-то, но от неожиданности и испуга он даже не успел толком понять, что это.
«Рено», увлекаемый инерцией, врезался в это «что-то». С грохотом разлетелось лобовое стекло.
Петуховы, спасенные подушками безопасности, были в шоке. Подобный шок испытывает каждый водитель, который на пустой, свободной дороге вдруг нежданно-негаданно со всего размаха въезжает в багажник стоящему в темноте авто с выключенными габаритными огнями.
Когда первое потрясение прошло и Петухов убедился, что все целы-невредимы, только сильно испуганы, он кое-как выбрался из «Рено» и, хромая, бросился к машине, в которую врезался. В свете одной фары (вторая, разбитая, погасла) было ясно только, что это какая-то светлая иномарка. Багажник ее был сплющен ударом. Салон темен.
Петухов невольно огляделся по сторонам, ожидая, что вот-вот откуда-нибудь из темных кустов выскочит как ошпаренный хозяин иномарки, справлявший там неотложную естественную надобность. Встречаются же такие придурки – бросают тачку где попало, лишь бы отлить поскорей.
Но из кустов никто не выскакивал. Вокруг было тихо. Только где-то вдали в лесу ухнул филин. Петухов сразу узнал его – он не раз слыхал уханье филина в детстве, в родной деревне. Но одно дело деревня, а другое – ночная дорога, ведущая в известный загородный отель-клуб.
– Лева, что там? – раздался тревожный оклик жены.
– Ничего. Тут, кажется, шофера нет, – Петухов неуверенно потрогал ручку дверцы, дернул, и она легко, плавно открылась. И почти сразу из салона прямо на руки ошарашенного Петухова выпало, словно тряпичная кукла, обмякшее тело.
Петухов с хриплым воплем отскочил. В свете единственной фары он видел раскинутые руки, запрокинутое лицо – белое, как простыня, и мертвое. Это был крупный дородный мужчина в костюме. На виске его и на белой сорочке спереди было что-то темное, смахивающее в зыбком желтом свете на черный лак.
– Лева, кто это?! – воскликнула жена Петухова.
Но он не знал, кто это был, – в смятении рвал из кармана брюк мобильный телефон. От волнения он забыл все номера, по которым сюда на дорогу к разбитой машине и этому мертвому телу можно было вызвать хоть кого-то. В памяти назойливо вертелся лишь номер 911 из виденного накануне по телевизору американского боевика.
– Ребят не выпускай! – крикнул он жене. – Они не должны это видеть!
Даже в такой ситуации он свято помнил, что он, Петухов, – опора и защита своей семьи от всех бед и невзгод.
В полночных телефонных звонках нет ничего, кроме грядущей беды.
Катя проснулась от звонка. В комнате было темно. Самый глухой предрассветный час – три без четверти.
Все было, как и в тот раз, когда такой же неурочный звонок разбудил их с Марьяной вестью – страшным сюрпризом.
Катя не сразу взяла трубку. Может, все-таки кто-то ошибся? Спьяна, возвращаясь из ночного клуба, набирая непослушными пальцами номер очередной пассии? Но телефон звонил, требовал, приказывал подчиниться.
– Катя, я тебя с постели подняла? Катя, проснись! – звонила Марьяна, сама сонная и растерянная. –
