надолго оставлять нашу младшую одну. Она больна, вы же сами это видели.
Глава 42
ПРИПАДОК
В кабинете профессора Геворкяна в Центре судебной психиатрии было полно народа – полковник Елистратов вместе со своим отделом по раскрытию убийств практически в полном составе нагрянул как снег на голову.
Хотя они с Геворкяном знали друг друга больше двух десятков лет, эта беседа для обоих была не из легких.
На столе Геворкяна лежали две отсканированные фотографии из оперативно-разыскного дела: снимок Евгения Цветухина и Тимофея Зикорского. Кроме этого, здесь же на столе была и еще пухлая пачка снимков – тех самых, которые Геворкян когда-то показывал Кате.
– Не понимаю, что вы хотите всем этим сказать, Левон Михайлович, – Елистратов перебирал снимки. – При чем здесь вообще это? Мы приехали допросить арбатского урода. На его обувном складе под полом труп найден. Висяк одиннадцатилетней давности на подходе к раскрытию. Ну, допустим, установили мы там на месте, что Пепеляев к этому убийству не причастен и в подвал он физически не мог спуститься, так как там все было заделано наглухо, но…
– Что «но»? – спросил Геворкян.
– Ну, не знаю, допросить мы его обязаны в связи с этими фактами. Хотя бы формально. Мне протокол нужен, и следователю прокуратуры он необходим. А ваша экспертиза бог знает на сколько может затянуться, какие вы тут с ним психологические финты проделываете – это не моя головная боль, моя головная боль – скорейший ход расследования теперь уже нескольких дел, объединенных в одно производство.
– Вы излишне торопитесь, ни к чему хорошему это не приведет.
– Да бросьте, Левон Михайлович, давайте пойдем к Пепеляеву в камеру… или в палату, где он у вас обретается, я задам ему пару-тройку вопросов, лейтенант вон запишет, и все.
– Я еще раз прошу вас взглянуть на эти снимки.
– Да что мне в этих снимках?
– Такое ощущение, – Геворкян прищурился, – что вы излишне торопливы.
– Намекаете, что я Гущина с его областной командой обскакать хочу? Мы вместе по этому делу теперь работаем, – Елистратов хмыкнул. – Сплелось-то все как… Сколько лет я в уголовном розыске, а порой удивляться не перестаю, как иногда все переплетается между собой туго – события, факты, судьбы… Ладно, профессор, давайте ведите меня к этому поганцу… Щас я его там… давно у меня руки чешутся… в глаза ему поглядеть. Может, чего вы тут с ним по психиатрии своей не сумели достичь, я достигну своими фирменными методами.
– Извольте, мы сейчас пойдем в бокс, туда, в «третий». Но прежде сравните эти снимки.
– Ну смотрю, сравниваю, ну что?
Геворкян разложил на столе фотографии жертв арбатского расстрела, а также фото студентов, посещавших центр в ТОТ день, и фото молодого охранника. Снимок Тимофея Зикорского он убрал. А вот снимок Цветухина положил сбоку.
– И что дальше? Парни… Эти вот бедолаги с Арбата ряженые. А это кто? А, вы говорили, это ваши… на них Пепеляев тогда среагировал и на охранника тоже, да? – Елистратов смотрел на фото. – Ну и что? Ничего. Вы с Цветухиным сходства ищете? Абсолютно никакого сходства.
– А теперь? – Геворкян заменил снимок Цветухина на фото Тимофея, сына Саломеи.
– И тут тоже… нет, погодите, – Елистратов склонился над столом. – Погодите, погодите… Нет, хотя… Нет. Не верю. Когда Пепеляев стрелял в толпу, это был случайный выбор жертв. Так всегда бывает по таким преступлениям.
– Вы видите эти снимки?
– Вижу. Ну и что? Что вы пытаетесь мне доказать? Сходство? Да, есть сходство, тип один и той же внешности, и возраст примерно одинаков и… черт, вот этот паренек совсем почти такой же, как этот наш «без вести пропавший»…
– Это Ганичев, студент. Вот тут фамилии на обороте.
– Ну и что? Что во всем этом, я вас спрашиваю? Это все люди посторонние, к делу не относящиеся. Пусть вот этот, этот и этот – эти с Арбата жертвы, но… Черт, и этот похож… Ряженый… Так ведь праздник был на Арбате, дурака они там валяли, молодые, а Пепеляев начал стрелять – ни с того ни с сего.
– НЕ БЫВАЕТ НИ С ТОГО НИ С СЕГО. Понимаете, не бывает такого. Всегда, всегда есть причина.
– И какая же это причина? – спросил Елистратов.
Геворкян молчал.
– Ну же, Левон Михайлович, договаривайте. Какая причина? Мертвец, что ли, в подвале? У него под ногами? По крышке гроба которого он там на этом складе ходил? Так, что ли, по-вашему? – Елистратов побарабанил по снимкам. – Так мы знаете, куда с вами уйдем? По такой-то дорожке? С такой-то версией? К тому же мы ведь в подвале труп не Тимофея Зикорского нашли. Совсем не его труп, а человека, которого он убил из-за денег, как мы теперь подозреваем.
– Он его ищет, – сказал Геворкян.
– Кто? Пепеляев?
– Нет, не Пепеляев.
Наступила пауза. Потом Елистратов обернулся к своим подчиненным, слушавшим этот спор с непроницаемыми лицами.
– Ну-ка выйдите отсюда, ребята, на пару минут.
Сыщики вышли.
– Ладно, я согласен, сходство есть. Да, они похожи – эти ваши фото и… Но ни один суд этого не признает. Ни один обвинитель не сможет на ЭТОМ выстроить свою версию обвинения. А я хочу, чтобы этот подонок… Пепеляев, я о нем сейчас говорю и только о нем, чтобы он сел пожизненно. Девять жертв на его счету, девять человек, четырех он там положил, один в больнице уже умер, остальные при смерти. И я хочу, чтобы он был наказан. Именно ОН, понимаете вы это? Потому что пистолет был в его руке. И пусть там какая-то непонятная чертовщина с отпечатками… Но подтвердить, что пистолет был именно у него, могут десятки свидетелей. И на суде все это прозвучит.
– Вы не помните, сколько было там ступеней?
– Где?
– Когда мы спускались туда… Не помните, сколько их было? Их было ровно девять. Когда мы оттуда выходили после осмотра, я сосчитал… Ровно девять.
– Хорошо, пусть в том подвале было ровно девять ступеней. Теперь мы можем пойти туда, в бокс к нему, и я его допрошу в вашем присутствии? Чисто формальный допрос на протокол.
– Я не знаю, какие будут последствия.
– Любые последствия я возьму на себя. Вы только не вмешивайтесь.
Геворкян молча начал собирать снимки. Елистратов забрал у него два – фото Тимофея Зикорского и фото Цветухина. Эти снимки он взял с собой.
Больничные коридоры…
Гул огромного города – там, за стенами…
Здесь – тишина…
Синие тени, длинные тени…
Закат… солнце садится прямо в городские кварталы…
Солнце катится вниз…
Ровно девять ступеней… Там, внизу, кто-то ждет…
– Слушай, Пепеляев, а неплохо ты тут устроился. Койка вон какая мягкая, белье чистое. Кормят, поят по часам тебя, как в санатории. А ты тут врачам лапшу на уши вешаешь, студень заливаешь. Так, что ли, а?
Полковник Елистратов стоял посреди «третьего» бокса. Романа Пепеляева из процедурной палаты снова вернули сюда, за стекло. В пустом боксе появился только один новый предмет обстановки: вместо кушетки – кровать, привинченная к полу. Пепеляев сидел на ней боком. Он снова был в своей больничной пижаме.
