Повязки на руках отсутствовали, и видны были багровые шрамы на коже.
Елистратов категорически настоял, чтобы в «третий» зашел только он с оперативниками, без врачей. Геворкян, его коллеги, охранники центра остались за стеклом. По их лицам было видно, что они готовы… К чему? Возможно, к самому худшему. Но ни в какие пререкания с командой МУРа они не вступали, просто ждали развития событий.
– И как же живется тебе тут, Пепеляев? – спросил Елистратов уже громче. Потому что на первый свой вопрос он ответа от подозреваемого не получил.
– Сносно.
– Откосить думаешь от суда? Ну, скажи, скажи хоть один раз правду. Откосить надеешься?
– Мне все равно.
Пепеляев произнес это без всякого выражения. Но Елистратову, уже «заведенному» спором с Геворкяном, в его тоне почудилась издевка. А может, она там и была – еле уловимая? Жгучая, как змеиный яд.
– Посмотри на меня. Я в уголовном розыске четверть века. Я таких, как ты, видел, Пепеляев. Я таких, как ты, как облупленных знаю. И мне до мотива, почему ты там, на Арбате, ни в чем не повинных людей расстреливал, дела нет. Главное – факт налицо, и он уже доказан. Ты это сделал, и ты за это будешь отвечать. Ты, Пепеляев. И откосить от наказания я тебе не дам. Но я во всем честность люблю. Такой уж я человек. Честными мы должны оставаться даже вот с такими, как ты.
– Честными? – Пепеляев, кажется, заинтересовался. Впервые за все эти дни лицо его оживилось.
– Да, – Елистратов достал из кармана пиджака снимки. – На тебя еще одно убийство повесить пытаются. Но я знаю, это не ты убил. Я уверен. Но доказать я это смогу, только опираясь на твои показания. Знаешь, что мы под полом склада твоего обувного нашли?
Пепеляев поднял голову.
Профессор Геворкян, отделенный от происходящего в боксе стеклом, буквально приник к нему, стараясь уловить малейшее изменение в чертах своего пациента.
– Нет, не знаю. Что?
– Труп одиннадцатилетней давности.
Было очень тихо в «третьем».
– Ты проживал в Москве одиннадцать лет назад? – спросил Елистратов. По его знаку один из оперативников достал протокол допроса и диктофон, начал записывать показания.
– Нет.
– Где ты находился?
– Я жил в Твери. Мать была жива.
– Когда впервые ты попал в дом номер 12 в Никитниковом переулке, где сейчас твой обувной склад?
– Три месяца назад, нет, уже три с половиной.
Геворкян, отделенный стеклом, следил за мимикой Пепеляева, за его руками. В один из первых допросов следователь спрашивал его именно об этом, и тогда Пепеляев прибегнул к акту членовредительства, лишь бы не отвечать. Но теперь он был спокоен, даже безучастен… Или это только казалось?
– О том, что под полом есть подвал, ты знал? – спросил Елистратов.
– Нет.
– Этот человек тебе знаком? – Елистратов показал фото Евгения Цветухина.
Пепеляев протянул руку, но… Она вдруг упала как плеть к нему на колени. Он встал. Его лицо по- прежнему ничего не выражало. Уже более энергичным жестом он взял снимок. Геворкян, Елистратов, сыщики, врачи-психиатры, охранники – они все видели этот жест. Пальцы Пепеляева накрыли лицо на снимке. Скрюченные пальцы, на одну лишь долю секунды ставшие похожими на хищные когти… Потом они расправились, расслабились. Пепеляев провел ими по лицу Цветухина, точно лаская.
– Нет, я его не знаю. Он был убит? Вы его нашли?
Он говорил ровно, спокойно. Но вот странность – Елистратов и оперативник, который вел протокол, на миг отвлеклись, оба как по команде глянули на потолок. Им почудилось… За стекло через динамики ЭТОТ ЗВУК не прошел. Но им показалось… Что-то прошелестело, проскребло – чешуя по бетону или что-то в этом роде, но ведь и стены, и потолок в «третьем» были забраны матами…
– Мы нашли то, что от него осталось. Значит, не знаешь его?
– Нет.
– Ладно, так и запишем. А я давно спросить тебя собирался, Пепеляев, – Елистратов кашлянул (Чушь, ерунда, все морок и бред!). – Там, на складе, рисуночек мы один нашли. Кровь ты на него свою не пожалел. А что сей рисунок обозначает?
– Я не помню.
– А вот тут некоторые версию любопытную выдвигать стали, что, мол, неслучайных людей ты там, на Арбате, побил. Что, мол, прицельный огонь вел по вполне определенным мишеням. И, мол, мишени эти… люди, тобой убитые, похожи кой на кого. Ищешь, мол, ты вроде кого-то, а? Ищешь вот таким вот способом.
Пепеляев молча вернул фото Цветухина.
– Не желаешь отвечать?
– Мне нечего сказать.
– Ладно, так и запишем – на этот вопрос подозреваемый ответить затрудняется. – Елистратов был, кажется, даже доволен и косо глянул в сторону стекла, за которым стоял профессор Геворкян. – Ну, и последний вопрос, чисто формальный. Вот этот человек тебе не известен? Мы его в этом убийстве подозреваем. Ищем активно. Взгляни, может, узнаешь? Может, он приходил на склад, видел ты его? Может, женщины, его сестры, приходили, чем-нибудь интересовались?
Елистратов передал фото Тимофея Зикорского. Пепеляев взял снимок. Взглянул…
– Его сестры? – спросил он.
– Ну да, – Елистратов ответил машинально. – Они недалеко, на Малой Бронной живут, пешком дойти могли… Может, они когда на склад приходили, что-то узнать пытались?
– Сестры? – повторил Пепеляев.
НЕТ, НЕ ПЕПЕЛЯЕВ. ОНИ ВСЕ ТАМ, В БОКСЕ, УСЛЫШАЛИ СОВСЕМ ДРУГОЙ ГОЛОС.
Пальцы судорожно сжались, комкая, сминая фотографию сына Саломеи. Дальнейшее произошло в мгновение ока – Пепеляев пошатнулся. Лицо его побагровело, и он рухнул как сноп на маты.
Когда в «третий» вбежали врачи, он уже хрипел.
– Пульс еле-еле! – Геворкян оказался рядом с ним одним из первых. – Это сердце, может, инфаркт, вызывайте «Скорую»! Я же говорил, я предупреждал о последствиях! Вызывайте «Скорую», реанимационную бригаду! Иначе мы его потеряем!
Глава 43
ВИДЕНИЕ АНФИСЫ
В тот момент, когда Катя позвонила ей с работы, Анфиса бодрым шагом пересекала двор института скорой помощи имени Склифосовского. На часах было шесть вечера. И над больничным корпусом висел оранжевый шар, клонящийся к закату.
– Алло, Анфис, привет, ты где?
– В «склифе». Помнишь, я про нашу старшую по подъезду тебе говорила – у нее с сердцем плохо стало, когда ей стояк ремонтники меняли, – Анфиса аппетитно жевала бургер, купленный в «Макдоналдсе» на Садовом кольце. – «Скорая» ее в «склиф» увезла, а сегодня она мне звонит по мобиле, просит помочь ей. Она совсем одинокая, некому навещать, а у нее туалетная бумага кончилась и паста зубная. Вот иду в кардиологию, несу, минералки ей купила, фруктов, ну и бумаги мяконькой, конечно. Уж разорилась на итальянскую. Она хорошая бабка, только наш капремонт ее совсем доконал. Немножко посижу с ней. А дома часиков в восемь буду. Где ты, подружка, я не спрашиваю. Большой милицейский секрет.
– Где-где, на работе я, скоро начну собираться домой потихоньку. Анфис, тебе что приготовить на ужин?
– А что у нас там в холодильнике есть? Рыбки хочу жареной, в гриль ее положи, и картошечки фри… Или жирно будет на ночь? Стремно? А, все равно – один раз живем. Я помидоры купила азербайджанские на
