– Нет, мы просто друзья.
– Хватит паясничать. Можешь ты хоть на минуту бросить свои фокусы? – вмешался Салютов.
– Могу, папа. Конечно.
Никита выслушал реплику отца и реплику сына – что это? Что они делят? Или это отголоски старого семейного скандала?
– Что-нибудь можете сообщить по поводу убийства? – спросил он.
– Я? Нет, вряд ли.
– Ну, какие-нибудь мысли-то у вас есть, может, подозрения?
– Ой, какие тут мысли? Убит старичок Сан Саныч. Надо же, какая неприятность для фирмы.
– И кто, по-вашему, мог это сделать?
– Кто? А если даже это и я?
Глеб Китаев у двери глухо кашлянул. Колосов смотрел на парня – полы пальто свесились до пола, поза – самая расслабленная. Бледное лицо, пустые глаза. Внезапно ему показалось, что у Салютова-младшего что-то не того с мозгами.
– Вы очень легкомысленно об этом говорите, Филипп Валерьевич, – заметил он, – последствий не боитесь?
– А? Последствий? Нет, не боюсь.
– Что ж, мне эту вашу реплику признанием считать или как?
– Не сходи с ума! – тихо и вместе с тем гневно произнес Салютов-старший. – Прекрати валять дурака, мерзавец!
– Вот, смотрите, у папы моего для меня слова другого не найдется, как только мерзавец, – Филипп укоризненно покачал головой. – Ну, если вы эту мою шутку признанием сочтете – что ж, значит, судьба моя такая. Папу вон, пожалуй, кондрат хватит – такой удар по престижу!
– Ваш отец всего лишь советует вам более обдуманно относиться к своим словам, – сказал Никита. – А вы вообще чем занимаетесь?
– Ну, иногда марки коллекционирую, иногда коробки спичечные, иногда самолетики клею.
– А, увлекающаяся натура, это хорошо, – похвалил Никита невозмутимо. – И пальто крутое, и бобер – глаз не оторвать. А в баре, значит, весь вечер пиво пили с этим, ну, который, как его… Центурион? А, нет – Легионер… Ну, а туалет посещали в вестибюле с пива-то?
– Нет, знаете ли, терпел. Так, что чуть из глаз не полилось.
– Значит, с восьми до девяти вечера в туалет вы не ходили?
– Нет.
– Припомните, пожалуйста, очень вас прошу.
– Нет.
– А ваш швейцар только что нам сказал, что видел вас выходящим оттуда примерно в этот самый промежуток времени.
– Такие вопросы, мне кажется, следует задавать уже в присутствии адвоката, – тревожно заявил Китаев.
– Да это не вопросы, а констатация факта. Вы же сами слышали, что сказал этот ваш Песков, – возразил Колосов.
– Валерий Викторович, да что же вы молчите, – Китаев повысил голос, – не чувствуете, куда дело клонится?
Но Салютов-старший не проронил ни слова.
– Ну что же, Филипп Валерьевич. Как быть-то нам? Я жду, – напомнил Никита.
– Песков, наверное, ошибся. Дальтоник! – Филипп хмыкнул. – Я в туалет не заходил. Или же нет… Конечно, я забыл, ходил! Что мне там в баре обо… что ли, было? Ходил. Или… Нет, нет и нет. Это вчера было. Ну, конечно, вчера! А сегодня – ни-ни, ничего такого. Весь вечер в баре – с другом, с девушкой – да они подтвердят, спросите у…
– У друга Легионера? – хмыкнул Колосов. – А еще у кого? У девушки?
– Эгле подтвердит, – Филипп круто повернулся к отцу.
– Замолчи, заткнись.
Повисла напряженная пауза. Этот новый окрик… Точно удар хлыста. Салютов поднялся из-за стола.
– Прошу вас понять правильно душевное состояние моего сына, – сказал он уже совсем другим, сдержанным тоном, – сегодня у всей нашей семьи тяжелый день… Поймите, сейчас он просто не в себе – они с Игорем, старшим моим сыном, были очень близки, дружны… Он очень сильно переживает, поэтому и несет разную околесицу… И я тоже с трудом держу себя в руках, поэтому, возможно, и срываюсь. Извините меня. – Он положил ладони на скатерть. – А тут еще смерть Тетерина… Филипп, как и я, как и все мы, растерян, взволнован. Он… Он сейчас все вспомнит и объяснит… И скажет правду. Ты заходил в туалет в вестибюле? Видел Тетерина? Отвечай, если не хочешь, чтобы тебя прямо сейчас забрали в милицию из-за твоего идиотизма!
Филипп поднял голову и посмотрел на отца. Что-то в его лице изменилось. Бравада исчезла. Он
