не подумал взяться за работу, которую ты бы предложил ему. Посмотри на него.
Давление его взгляда все это время, его медленная, равномерная речь, слова, подобные маленькими камешкам, падавшим в спокойный но бездонный бассейн, держали меня в каком-то параличе, в то время как он говорил обо мне, словно бы я здесь и не присутствовал. Но с его последней фразой давление с его стороны исчезло. И я почувствовал себя способным говорить.
— Вы загипнотизировали меня! — набросился я на него. — Я не давал вам никакого разрешения подвергать меня психоанализу!
Падма покачал головой.
— Никто тебя не гипнотизировал, — ответил он. — Я всего лишь открыл тебе окно в твою же внутреннюю область сознания. И я тебя не психоанализировал.
— Тогда что же это было такое… — и тут я прикусил язык, неожиданно поняв, что надо быть поосторожнее.
— Все, что вы видели и слышали, — заговорил он, — было вашим собственным сознанием и ощущениями, переведенными в ваши собственные, понятные вам символы. А что они собой представляют — у меня нет никакого понятия. И нет никакого пути узнать это — если вы мне только не расскажете об этом сами.
— Тогда как же вы решили, что все это было именно тем, что вы мне тут наговорили? — прорычал я ему. — Вы достаточно быстро пришли к этому решению. А как все же вы пришли к нему?
— С вашей помощью, — ответил он. — Ваши взгляды, действия, ваш голос, когда вы говорите со мной сейчас. И дюжина других подсознательных сигналов. Все это мне и говорит, Тэм. Человеческое существо общается всем своим телом и сущностью, а не только с помощью голоса или выражения лица.
— Я в это не верю! — воскликнул я… и затем моя ярость неожиданно угасла с приходом трезвомыслия и уверенностью, что действительно были основания, даже если сейчас я и не мог ни определить их, ни поверить в них. — Я этому не верю, — повторил я более спокойно и холодно. — Должно быть что-то еще, повлиявшее на ваше решение.
— Да, — произнес он. — Конечно. У меня была возможность проверить здешние архивы. Ваша личная история, как и у всех рожденных на Земле и живущих на ней сейчас, уже поступила в Энциклопедию. И я просмотрел ее, прежде, чем пришел сюда.
— Более того, — угрюмо настаивал я, потому что почувствовал, что сейчас по-настоящему прижал его. — В этом есть еще кое-что. Я могу сказать. Я знаю это!
— Да, — ответил Падма и тихо вздохнул. — Предполагаю, пройдя через все это, вы должны были догадаться. В любом случае, вы вскоре сами бы узнали об этом.
Он поднял глаза, сфокусировал взгляд на мне, но на этот раз я почувствовал, что не испытываю никакого чувства неполноценности.
— Так получилось, Тэм, — произнес он, — что вы являетесь тем, что мы называем “Изолированный”. Это редкая стержневая сила в облике одного индивидуума — стержневая сила в эволюционной модели человеческого общества, и не только на Земле, но и на всех четырнадцати мирах, идущих по дороге в будущее Человека. Вы — человек с огромной способностью воздействия на это будущее — к добру или ко злу.
При этих его словах мои руки вспомнили, как сжимали молнии. И я ждал, затаив дыхание, чтобы услышать больше. Но он остановился.
— И… — грубо подтолкнул я его наконец.
— А нет никакого “и”, — ответил Падма. — Это — все. Вы когда-нибудь слышали об онтогенетике?
Я отрицательно покачал головой.
— Это одна из наших экзотиканских вычислительных дисциплин, — пояснил он. — Вкратце — это постоянно эволюционирующая модель, в которую включены все живущие человеческие существа. В массе своей желания и усилия этих индивидуумов определяют направление роста модели в будущее. Но почти абсолютное большинство людей подчиняется модели, а не эффективно воздействует на модель.
Он замолчал, посмотрев на меня, словно спрашивая понял ли я его. Я понял — о, я все отлично понял. Но я не хотел показать ему этого.
— Продолжайте, — попросил я.
— Только иногда, в случае некоторых редчайших индивидуумов, — продолжил он, — мы обнаруживаем особую комбинацию факторов — как самого индивидуума, так и его положения внутри модели — что в сочетании позволяет ему быть неизмеримо более эффективным, чем его соплеменники. И когда это происходит, как в вашем случае, мы имеем “Изолированного” — стержневой индивид — имеющий огромную свободу воздействия на модель, в то время как он сам испытывает на себе относительно малую степень активности со стороны модели.
Он снова замолчал. И на этот раз сложил руки у себя на животе. Этим жестом он дал понять, что разговор окончен, и я глубоко вздохнул, чтобы охладить свое бешено бьющееся сердце.
— Итак, — произнес я. — Я все понял — и все же по-прежнему — вы не хотите меня, несмотря на то, что я вам нужен?
— Марк хочет, чтобы в конце концов ты принял у него работу, как Контролер за строительством Энциклопедии, — ответил Падма. — То же хотим и мы, на Экзотике. Потому что Энциклопедия является таким устройством, что ее предназначение и использование, когда она будет завершена, может быть определено редкими индивидуумами. И эта концепция должна быть непрерывно переводимой в общедоступные понятия уникальным индивидуумом. Без Марка или кого-нибудь, подобного ему и способного следить за сооружением Энциклопедии, человечество будет не способно довести ее строительство до конца и затем, когда она будет выведена на орбиту, использовать ее возможности в своих целях. Строительство ее замедлится, затем остановится и, наконец, все рухнет.
Он сделал паузу и почти угрюмо посмотрел на меня.
— Она никогда не будет построена, — проговорил он, — если только не будет найден продолжатель дела Марка. А без этого человек, рожденный на Земле, может сойти на нет и вымереть. И если исчезнет человек Земли, то человеческие штаммы на молодых мирах могут оказаться нежизнеспособными. Но для тебя все это не имеет никакого значения, не так ли? Потому, что именно ты не желаешь иметь ничего общего с нами, а не наоборот.
Он посмотрел на меня через пространство комнаты, и его глаза буквально горели карим пламенем.
— Ты не хочешь иметь с нами дела, — повторил он. — Не так ли, Тэм?
Встряхнув головой, я избавился от давления его взгляда. Но в то же мгновение понял, к чему он меня подводит, и понял, что Падма прав. В этот же момент мне показалось, что я вижу себя сидящим в кресле за пультом и прикованным к нему чувством ответственности на всю оставшуюся жизнь. Нет, я не хотел ни их самих, ни их работы в Энциклопедии или где-нибудь еще. Я не хотел ничего подобного.
Неужели я так яростно и так долго работал, чтобы спастись из под опеки Матиаса, — и только для того, чтобы в один момент все отбросить в сторону и стать рабом несчастных людей — всех тех, в этой огромной массе человеческой расы, которые были слишком слабы, чтобы бороться самостоятельно с молниями? Неужели я должен отдать предвестие своей силы и свободы во имя туманного общения и свободы для НИХ, когда сам мог получить свою? Нет, я не хотел никоим образом иметь ничего общего с ними, с Торри и его Энциклопедией!
— Нет! — хрипло произнес я. И Марк Торри издал глубокий горловой звук, едва слышимый, словно предсмертное эхо стона, который я слышал ранее.
— Нет. Правильно, — кивнул головой Падма. — Видишь ли, как я уже сказал, у тебя отсутствует эмпатия — отсутствует душа.
— Душа? — спросил я. — А что это такое?
— Могу ли я описать цвет золота человеку, слепому от рождения? — Его глаза сверкали. — Ты сам поймешь это, если сможешь найти, — но найдешь только в том случае, если сможешь с боем вырваться из долины, о которой я уже говорил. И если, наконец, ты пройдешь ее, тогда, быть может, и обретешь свою человеческую душу. Ты поймешь, когда найдешь ее.
