— Я не могу, Джэми, — прошептала она. — Ты слышал, что сказал Тэм. Это правда. Я тебя подведу.
— Это неправда, — произнес он тем же тихим голосом. — Не говори мне, что ты не можешь. Скажи только, что не хочешь, и я уйду.
Он подождал. Но она лишь продолжала смотреть в сторону, отказываясь встретить его взгляд. И наконец, собравшись с духом, она покачала головой.
При этом он глубоко вздохнул. За все это время он ни разу не взглянул ни на меня, ни на Матиаса. И он не посмотрел ни на кого из нас и сейчас. По-прежнему на его лице не было заметно никакой боли. Он повернулся и тихо вышел из библиотеки, из нашего дома и из поля зрения моей сестры навсегда.
Эйлин повернулась и выбежала из комнаты. Я посмотрел на Матиаса. Тот невозмутимо переворачивал страницы своей книги, тоже не глядя на меня. После этого он больше никогда не вспоминал о Джэймтоне Блэке.
Не вспоминала и Эйлин.
Но менее чем через полгода она без лишнего шума представила свой контракт на продажу на Кассиду и уехала работать в этот мир. А спустя несколько месяцев после отъезда она вышла замуж за молодого человека, уроженца планеты, которого звали Дэвид Лонг Холл. Ни я, ни Матиас ничего об этом не слышали, а узнали только несколько месяцев спустя после свадьбы. Да и то из другого источника. Сама она нам не писала.
Но к тому времени меня так же мало волновали новости об этом, как и Матиаса. Потому что мой успех в тот момент, в библиотеке, с Джэймтоном Блэком и моей сестрой, указал мне путь, которого я и желал себе. Мое новое чувство начало взрослеть во мне. Я начал разрабатывать технику для применения ее к манипуляции людьми, как я сманипулировал Эйлин, чтобы добиться желаемого. И я уже вовсю шагал по дороге к моей личной цели — силе и свободе.
И все же, несмотря ни на что, эта сцена в библиотеке так и застряла у меня в памяти, словно заноза.
За все пять лет, что я поднимался по ступенькам Службы Новостей, как человек, рожденный для успеха, я ни слова не получил от Эйлин. Она по-прежнему не писала ни Матиасу, ни мне. Несколько писем, отосланных ей мною, остались без ответа. Я знал многих людей, но не мог сказать, что у меня были друзья. А Матиас был просто ничем. И наконец каким-то уголком своего сознания, сперва туманно, но затем все более и более отчетливо, я стал медленно осознавать, что в мире я одинок. И что в том лихорадочном проблеске обнаруженной мною способности манипулирования людьми я с таким же успехом мог бы избрать иную мишень, чем ту личность с одного из четырнадцати миров, мишень, у которой вполне могли быть какие-то причины, чтобы любить меня.
Именно это спустя пять лет и привело меня на холм Новой Земли, только что развороченный тяжелой артиллерией. Я спускался вниз с холма, потому что сам холм являлся частью зоны боевых действий противоборствующих сил Северного и Южного Разделов Атланда Новой Земли. Профессиональные военные составляли лишь основу обеих вооруженных сил — как Северных, так и Южных. Мятежники Севера более чем на восемьдесят процентов состояли из подразделений наемников, нанятых на Содружестве. Южные же более чем на шестьдесят пять процентов состояли из рекрутов с Кассиды, нанятых по контракту властями Новой Земли, — и именно последний факт и привел меня к тому, что теперь я пробирался среди развороченной земли и разорванных стволов деревьев по склону холма. Среди рекрутов именно этого подразделения находился молодой сержант по имени Дэйв Холл — человек, за которого вышла замуж моя сестра.
Моим проводником был пехотинец роялистов, то есть Сил Южного Раздела, уроженец Новой Земли. Ему было уже за тридцать, и от природы он был желчным — как я понял из того скрытого удовольствия, которое, казалось, он получал, видя, как мои городские сапоги и плащ журналиста пачкаются землей и мхом. Теперь, спустя шесть лет с того момента в Конечной Энциклопедии, мои личные способности стали настолько естественными для меня, что у меня ушло бы лишь несколько минут на то, чтобы полностью изменить его мнение обо мне. Но в этом не было необходимости.
Наконец он привел меня к маленькому связному пункту у подножия холма и передал меня офицеру с тяжелой, квадратной челюстью, которому уже было под пятьдесят; под глазами его виднелись темные круги. Офицер был уже староват для подобной полевой службы, и возраст явственно давал о себе знать. Более того, угрюмые легионы Содружества недавно совсем неплохо потрепали полуобученных рекрутов Кассиды, противостоявших им. Меня ничуть не удивило, что он посмотрел на меня столь же кисло, как и мой проводник.
Мне было небезразлично его отношение ко мне, поскольку он был полевым командиром, а оно было достаточно прохладным. Я должен был изменить его, если хотел получить то, за чем пришел. И проблема состояла в том, что я пришел, практически не имея никакой информации, касающейся этого человека. Но до меня дошли слухи о новом наступлении Содружества, и у меня было мало времени, так что я примчался сюда под влиянием момента. Я должен был придумать свои аргументы на ходу.
— Комендант Хэл Фрэйн! — представился он, не дожидаясь, когда заговорю я, и резко протянул свою широкую, испачканную ладонь. — Ваши документы!
Я передал их ему. Он просмотрел их, не изменившись в лице.
— О? — произнес он. — Испытательный?
Сам вопрос был по сути равнозначен оскорблению. Его совершенно не касалось, был ли я полномочным членом Гильдии Журналистов или по-прежнему подлежал проверке, как Подмастерье. Упомянув же это, он очевидно пытался намекнуть на то, что у меня еще молоко на губах не обсохло и что, таким образом, я мог представлять потенциальную опасность для него и подчиненных ему людей здесь, у линии фронта.
Тем не менее, сказав это, он даже не подозревал, что этим вопросом не столько атаковал уязвимое место в моей личной защите, сколько приоткрыл уязвимое место в своей.
— Совершенно верно, — холодно согласился я, забирая у него обратно свои документы. И я сымпровизировал на основе того, что он только что выдал о себе. — А теперь о вашем повышении по службе…
— Повышение!
Он уставился на меня. Тон его голоса подтвердил все, что я о нем думал. Как часто обвинения, которые люди выдвигают для нападок на других, выдают их собственные слабые стороны. Человек, который намекает на то, что вы — вор, почти всегда имеет за душой какую-то большую уязвимую область собственной нечестности. И в этом случае попытка Фрэйна подколоть меня моим настоящим статусом, без сомнения, подтвердила, что он был чувствителен к тому же, что и я. Эта попытка оскорбления, вкупе с тем фактом, что он уже по возрасту перерос должность, занимаемую им, указывала на то, что его уже по крайней мере разок обходили с повышением, и на то, что он был уязвим для данного предмета.
Это был всего лишь открывающийся клин — но сейчас это было все, что мне необходимо, спустя пять лет тренировки моих способностей на умах других людей.
— А разве вы не повышаетесь в звании до майора? — спросил я. — Я думал…, — я неожиданно замолчал и усмехнулся ему. — Я полагаю, ошибся. Должно быть, я спутал вас с кем-то другим. — Я попытался изменить тему разговора и осмотрелся по сторонам. — Я вижу, у вас здесь было довольно-таки жарко с утра.
Он накинулся на меня.
— Где вы слышали, что меня повышают в звании? — прорычал он мне. Я понял, что настало время применить кнут.
— Ну, вы знаете, комендант, по-моему, я не запомнил, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. Я подождал минутку, прежде, чем это поглубже угнездилось в нем. — Но если бы я и помнил, я думаю, был бы не вправе сообщить вам об этом. У журналистов свои источники, и мне не хотелось бы об этом
