Тина поблагодарила аккомпаниатора и двинулась к выходу. Но тут ее остановил вырвавшийся от китаянки Азарцев.
– Куда же вы, Валентина Николаевна? – он протянул к ней руки.
«Как фальшиво у него вышел этот жест, – подумала Тина. – Как театрально!»
Но все-таки Азарцев сумел удержать ее в середине комнаты. Ему искренне понравились и «Песня Сольвейг», и «Соловей», и он хотел, чтобы Тина еще спела ее самое любимое со студенческих лет – «Аве, Мария». Он сам не раз слышал ее пение и тогда, в институте, и сейчас, на репетиции, и каждый раз удивлялся сочности ее голоса, искренности мольбы. Тина пела так, будто сама обращалась к Пресвятой Деве с мольбой о здоровье для своих близких, о крупице счастья для самой себя.
– Пожалуйста, на сцену! – Азарцев напирал на Тину всем телом, и ей ничего не оставалось, как вернуться. – Следующий номер я объявляю сам. «Аве, Мария!». Шуберт, – торжественно проговорил он, а на следующем вдохе забыл, как называется термин, когда музыкальное произведение исполняется одним голосом, без сопровождения инструмента. Все смотрели на Азарцева, а он стоял с остановившимися глазами, приоткрыв рот. – В общем, Валентина Николаевна поет одна, без аккомпаниатора! – наконец нашелся он и от смущения сделал легкий поклон, напомнив публике молодого слоненка, выступающего в цирке. Это ужасно всех развеселило. Публика в лице двух дам, девицы и шоумена решила, что весьма унылая часть концерта окончена, и теперь предстоит от души повеселиться.
Валентине Николаевне ничего не оставалось делать, как прижать руки к груди и набрать воздуха.
– Ну, давай! – шепнул ей Азарцев, пребывающий в полной уверенности, что концерт удался. Он не заметил, как буфетчик Николай с двумя тележками остановился в дверях.
– Аве, Мария… – Голос Тины начал набирать, возвышаясь, всю присущую ему мощь. Юлия призывно кивнула буфетчику. Николай послушно вкатил сначала одну тележку. Звякнули на пороге бутылки с легким вином. Все взгляды переместились в сторону двери. Азарцев сделал буфетчику страшные глаза и замахал руками, чтобы тот прекратил звенеть. Николай в нерешительности остановился и перевел взгляд на Юлию Леонидовну. Та сделала вид, что не понимает знаков Азарцева. «Что ж ты остановился-то в дверях, недотепа! – можно было прочитать в ее глазах. – Уж если въехал, так проезжай к месту назначения!» И буфетчик, изо всех сил стараясь не греметь, покатил свою тележку дальше, в центр комнаты. Оставив здесь свой приятный груз, он быстро вышел и следом вкатил и вторую, нагруженную деликатесами. По холлу распространился аромат съестного.
А Тина пела. Ее вдохновлял собственный голос. Она будто снова вдыхала запах старого пыльного занавеса и мокрых досок вымытого перед концертом пола, тело ее снова стало молодым и сильным, как в студенческие годы, и голос несся ввысь, к потолку институтского зала, где еще со сталинских времен красовалась огромная, бронзовая, переливающаяся хрустальными подвесками люстра. Латинские слова выстраивались в памяти в нужном порядке, и Тина произносила их легко и с нежностью, будто лелеяла языком каждое слово, каждую ноту, каждый пассаж.
А в зале, между тем, началось оживление. Все присутствующие, кроме Азарцева и специально сдерживающей себя Юлии, стали вытягивать шеи, чтобы лучше разглядеть угощение. У аккомпаниатора громко заурчало в животе, а медсестра, поклонница Тины, вдыхая тоненьким носиком аппетитные запахи, думала, что ей очень повезло, что ее дежурство как раз пришлось на день концерта. Юлия, предвкушавшая угощение совсем другого рода, с нетерпением ждала, что будет дальше.
Одна из дам тем временем решила, что с классикой надо кончать. В конце концов, происходящее можно было бы определить рамками другого жанра. Кажется, в варьете как раз одновременно наслаждаются искусством и едой. Но все-таки дама вопросительно взглянула на Юлию и указала пальцем в сторону стола с закусками.
«Конечно, конечно, все для удовольствия пациентов!» – сделала та приглашающий жест рукой. Дама тут же, больше не обращая на пение никакого внимания, шумно трепеща полами своего капронового халата, подошла к столу и, наклонившись над ним, как аист над лягушкой, картинно вытянула двумя пальцами самый большой бутерброд с осетриной и, уронив с него оливку, стала, смешно наклонив голову, запихивать его в действительно плохо открывающийся рот. Вторая дама с громким шепотом: «Сейчас наступишь, испортишь ковер!» сползла с кресла вниз и стала, шумно кряхтя, разыскивать оливку. Юлия снисходительно улыбнулась. Тогда со своих мест одновременно поднялись шоумен и девчонка с перевязанной грудью и тоже устремились к столу. Девчонка ухватила бутерброд с черной икрой, а шоумен зазвенел бутылкой. Вторая дама поискала глазами, куда бы выкинуть оливку, и, уронив ее еще раз, снова, чертыхаясь, полезла под стул. Молоденькая медсестра, не успевшая перекусить с утра, чувствовала симпатию к Тине, но искушение оказалось сильнее. Увидев, с какой скоростью исчезает с тарелок все самое вкусное, она решила: «Эх, была не была! Валентина Николаевна меня простит!» – и тоже тихонько устремилась к столу. Азарцев с ужасом смотрел на происходящее, на жующих гостей, на поющую с закрытыми глазами Тину.
«Что же теперь будет?» – подумал он.
Разведя руками, мол, ничего не поделаешь, желание пациентов закон, последней со своего места медленно встала Юля.
– Концерт, по-видимому, окончен. Налей мне выпить! – сказала она Азарцеву, со значением глядя ему в глаза. Тот только махнул на нее и с негодованием отошел в сторону. А от рояля за происходящим с усмешкой наблюдал аккомпаниатор, которому, несмотря ни на что, понравилось Тинино пение.
«Училась, наверное, где-нибудь, – думал он. – В самодеятельности так не поют. Но эти-то какие скоты!» – Он скрестил на груди руки и презрительно смотрел, как происходит разграбление стола. Шоумен больше пил, чем ел, а незрячая китаянка довольно ловко накладывала себе на тарелку салат из крабов.
– Хорошо, что в консерватории буфет отдельно, а зрительный зал отдельно! – сказал он Азарцеву.
Тина, погруженная в себя, все выводила свои пассажи. Дамы в повязках уплетали за обе щеки. Шоумен, запутавшись в своем шарфе, неловко повернулся и толкнул локтем девчонку с прооперированной грудью. Та взвизгнула, скорее от страха, чем от боли. Китаянка выронила тарелку. Одна из дам громко ахнула. Юлия громко хлопнула в ладоши, призывая медсестру. И тут наконец Тина, закончив мелодию, открыла глаза и застыла в молчании.
Вокруг нее нарастал шум голосов. Хихикая и изгибаясь телами, чтобы удобнее было проталкивать пишу, ее бывшие пациенты, совершенно забыв и о концерте, и о ее пении, веселились, выкрикивая, чтобы перекричать друг друга, глупые, пошлые остроты… Их лица и тела в разнообразных повязках напоминали ей странных, уродливых персонажей какого-то фантастического карнавала. Птицы в клетке горланили и метались. Один попугайчик, наклонив головку, с ужасом глядел круглым желтым глазом, как подвыпившая дама делает ему двумя пальцами козу. Шоумен размахивал своим шарфом, как бородой, и пытался пощекотать девчонку с перевязанной грудью. Китаянка быстро ела. А чуть вдалеке, позади стола, стояла с бокалом в руках Юлия и с издевательской улыбкой смотрела на Тину. Тина поискала глазами Азарцева – он разговаривал с аккомпаниатором, подведя того к столу, и губы у него шевелились безвольно и неслышно.
– Скоты! – громко крикнула Тина в зал. – Какие же вы скоты!
Несмотря на хохот, ее слова были услышаны, и воцарилось молчание. Азарцев оставил аккомпаниатора и пошел к ней.
– Уйдем отсюда! – Он взял ее за руку. Но ею уже нельзя было управлять. Ярость захлестнула ее. Она еще никогда не знала такого унижения. Бешенство поднялось от груди к горлу и стало рваться наружу.
– И ты такой же, как все! Ты специально все это подстроил!
Она размахнулась, не помня себя, и звук пощечины будто выстрелил на всю комнату.
Юля про себя с удовлетворением хмыкнула. Она сделала знак охраннику, тот кликнул на помощь второго, и они, подхватив Тину с обеих сторон и приподняв над полом, быстро потащили ее по лестнице вверх. Бледный Азарцев поднимался за ними.
– Прошу вас не обращать внимания на этот досадный инцидент, – извиняющимся голосом, но так, что было видно, что она не хочет иметь к происшествию никакого отношения, произнесла Юлия. – Доктор, по- видимому, переутомилась, к тому же давно не выступала… В общем, дамы и господа, прошу вас продолжать веселиться!
– Ничего себе, у вас доктора! – как бы шутя произнес шоумен, а сам подумал, что завтра же вызовет юриста со студии, для того чтобы тот ему подсказал, как грамотно составить иск о причинении ему
