Все или, может, не все?.. А павшие? Насколько неизбежной для каждого была его трагическая доля? Свой долг они выполнили до конца и Командира ни в чем не винили. Но разве может он забыть каждого из них?
После той блокады в болотах Палика еще продолжалась война. Он рвался на фронт — его заставили трудом добивать в тылу проклятую войну.
Сейчас они едут в Смолевичи, к тяжело больному комиссару Зубко. «Помирать собирайся, а жито сей». Кто на деревне стократ не слыхал эти мудрые слова? Но Зубко говорил их весной сорок четвертого, перед самой блокадой, когда смерть со своей косой вольготно разгулялась в лесном партизанском краю и умирать доводилось не только в ночной перестрелке либо в штыковой — погибали сеятели на поле, обронив в пахоту сбереженное по фунтам и горстям золотое крестьянское зерно.
— Я волонтер, но не хлебопашец, — тяжело выговаривая последнее слово, обижался Марсель. — Мои обязанности сражаться и проливать кровь, а не получать эти кровавые мозоли от непривычного труда!
— Да работанькi няма ахвотанькi, — усмехнулся острый на язык пожилой партизан Вигура и назидательно поднял указательный палец, буравя Марселя колючим взглядом маленьких и не по возрасту ярких, василькового цвета, глаз. — А наiсмачнейшы хлеб ад сваeй працы! {9}
— Мы сеем хлеб, а все ли будем живы к дожинкам? — засомневался лихой разведчик и подрывник Саша Муравицкий.
— Не все, — отрицательно качнул головой Зубко. — Ох, ребята, далеко не все, вон как фашист лютует: даже авиацией хлебные наши поля бомбит, не то, что пехотой — танками сев загубить хочет. Потому что нет у него, фашиста, будущего, а у нас оно есть. Ну а как не доживем с вами до уборочной, то наши люди посеянный нами хлеб соберут, на освобожденной земле соберут!
И сеяли в ту весну, как воевали, а вернее, и сеять приходилось и воевать. 8 мая секретарь подпольного Смолевичского райкома партии Григорий Демьянович Довгаленок докладывал Минскому обкому:
«Весенний сев по Смолевичскому району окончен. В период особой активности вражеской авиации сев проводился в ночное время. Засеяно 1500 гектаров, населению бригадой «Смерть фашизму» была оказана помощь лошадьми и семенами. Сев прошел организованно. Работы прикрывались бригадой, отбито 9 попыток немцев проникнуть в нашу зону и помешать севу».
Директива Центрального Комитета партии и Совнаркома Белоруссии определила активное и организованное проведение сева на всей оккупированной территории республики. Приказом нового гауляйтера Белоруссии группенфюрера Готтберга сев предписывалось сорвать. Но не сорвали: литое хлебное зерно, посеянное пахарем-партизаном в родную землю, не сгорело в огне боев, не изничтожилось разрывами, не было вытоптано гусеницей танка или кованым сапогом карателя. Все беды войны побороло то зерно и отдало себя хлебным караваем тому, кто его сеял, оборонял и сберег. Добрые в то лето уродились хлеба, да не каждому сеятелю довелось их отведать…
Часы войны отсчитывали время по-разному: то мчались наперегонки с пулей или, наоборот, тянулись медленнее черепахи. Если бы можно было повернуть вспять ход того времени и в подходящий момент разорвать смертельную блокадную петлю… Но отряд имени Кутузова прикрывал отход главных сил бригады, спасал раненых и местных жителей. А не прорвались потом — так слишком велико было численное превосходство врага. Что ж, есть и на войне предел человеческих возможностей, как и свои неизбежные трагедии.
От полного уничтожения в Паликской петле отряд и всю бригаду «Смерть фашизму» спасла операция «Багратион», победной поступью прогремевшая по Белоруссии. В конце июня передовые части 35-й гвардейской танковой бригады Героя Советского Союза генерала Асланова вышли к Березине и озеру Палик.
Похоронив павших в братской могиле, бригада под командованием комиссара Дедюли походным порядком прибыла в райцентр Смолевичи. Было это третьего июля, в день освобождения Минска. Газета «Советская Белоруссия» писала в то время:
«Страшная картина немецко-фашистских зверств выявилась по освобожденному району. Фашисты расстреляли, сожгли живыми, замучили около 9 тысяч человек. 7 тысяч юношей и девушек угнали на каторгу в Германию. 26 деревень района сожжены. Разрушены и уничтожены все предприятия местной промышленности, три МТС и два совхоза, 38 школьных зданий, 16 клубов и изб-читален, 8 библиотек, 14 медицинских пунктов.
Сразу после освобождения района начали работу райком партии, райисполком, райком комсомола…»
Невелики по численности населения Смолевичи да и весь район, а сколько горя в себя вместили!
Поредевшие шеренги бригады «Смерть фашизму» выстроились перед Смолевичским райкомом партии. Среди оставшихся в живых Марселя не было.
Демин спросил тогда своего разведчика Кислова:
— Когда видел друга в последний раз?
— За три дня до прорыва блокады.
Каждому бойцу и командиру бригады торжественно были вручены медали «Партизану Великой Отечественной войны», после чего секретарь райкома Довгаленок обратился к награжденным:
— Низкий поклон вам и спасибо, дорогие товарищи, за верную службу Родине. Вечная память и слава павшим героям! Запомним братство боевое на всю оставшуюся жизнь!
На всю оставшуюся жизнь…
Помолчав, Григорий Демьянович будто себе, а не сотням людей, доверительно сказал:
— Воевали мы трудно, и жизнь на разоренной родимой земле восстанавливать тоже будет трудно. А хлеба-то нынче какие… Комиссар отряда товарищ Зубко, выйти из строя! Назначаетесь директором совхоза имени Ленина. Приступайте к исполнению своих обязанностей!
— Когда?
— Сейчас.
— Разрешите обратиться к комиссару бригады?
— Обращайтесь, — кивнул Довгаленок.
— Иван Прохорович, — совсем по-штатскому и просительно заговорил Зубко. — Ты, дорогой, сейчас командуешь бригадой, вот по старой дружбе и подмогни! Все тут повыжжено, разорено, убито, а хлеб как переспеет, осыплется в землю, а не в закрома зерном уйдет. Христом-богом тебя молю, отдай моему совхозу две пары коняг со сбруями и четыре повозки, из моего отряда верни пожилых людей…
Комиссар бригады Дедюля, словно впервые, изучающе оглядел Зубко и поинтересовался:
— А я у тебя тех людей из совхоза забирал? Ты вроде бы пришел к нам в бригаду из Минска?
— Война их забрала, — миролюбиво продолжал Зубко. — Отдал бы еще две бочки бензина — зачем они в твоем бригадном хозяйстве?
— Да-а, — вместе со всеми партизанами удивился Дедюля. — Быстрехонько, Михал Никоныч, перековал ты свой меч на орало… Пятерых дедов, кто постарше, тебе отдам — на племя. Но лошадей и повозки… — Дедюля глянул на секретаря райкома и махнул рукой. — А, черт с тобой, грабитель, бери!
Ночью бригаду подняли по тревоге: с юга-востока пробивалась из лесов к Смолевичам окруженная группировка врага…
В то лето три Белорусских и Первый Прибалтийский фронты наступали на огромной территории и на сотни километров в глубину. Стремительно и успешно развивалась операция «Багратион», и забурлили по Белоруссии «котлы»: Витебский, Бобруйский и самый большой по масштабам «котел» — Минский, где находили бесславный конец четвертая армия вермахта, соседние с ней части и соединения. Эта же четвертая армия победным маршем прошла по Франции и Польше, через истерзанную Белоруссию, а три года спустя она уничтожалась на белорусских просторах, позором и бесчестьем завершая свой путь.
Теперь уже гитлеровцев беда потянула в леса, но как же они были в них беспомощны и трусливы! Впрочем, окруженные иногда слепо и напролом устремлялись на запад почти с такой же осатанелостью, но далеко не с тем настроем, с каким в сорок первом они перли на восток. В таких случаях пленных оказывалось меньше, а уничтоженных врагов — больше.
