вкопанному.
– Стой! Стреляю без предупреждения! – громко проорал кто-то за его спиной на ломаном английском.
Намек насчет стрельбы был понят Гордеевым с полуслова и принят безоговорочно. Истерические нотки, прозвучавшие в голосе подавшего команду, не располагали к размышлениям о гуманности, а скорее, наоборот, наводили на мысль о бренности бытия и напрягшемся на спусковом крючке указательном пальце. Тем более что и деваться Стасу было некуда. Узенькая улочка была забита открытыми ларьками с товаром. Магазинчик на первом этаже дома с обшарпанным фасадом справа манил открытой дверью, однако являлись большие сомнения, что в этом заведении имеется черный ход. Ну, а летать он, увы, не умел.
Станислав остановился и медленно повернулся. Он понял, что поступил правильно, не став дергаться. На него с расстояния десяти шагов были направлены два пистолета.
«Кольт-1911». Серьезные игрушки! – автоматически отметил Гордеев и аккуратно потянул руки вверх, стараясь по мере возможности не нервировать визави. – Как же они меня так быстро просчитали?! А что там с Форманом?..»
Над стволами торчали две черные, донельзя омерзительные физиономии. Нет, возможно, без пистолетов они смотрелись бы вполне прилично, а вот со шпалерами – ох и отвратные…
«Где я прокололся? И почему так быстро эти парни сели мне на хвост? У нас с Форманом было как минимум две-три минуты форы… А почему, собственно, прокололся? Возможно, просто объявлен общий перехват и всех белых задерживают. А почему именно белых? Они ведь с напарником были в масках, лиц не было видно… А вон белокожий гражданин на торговой улице, с которой я только что свернул. И его никто не вяжет. Неужели за мной следили?.. – Мысли бурей метались в голове Станислава. – А может, не все потеряно и стоит поиграть?»
Гордеев вспомнил, что, по легенде, он является французским гражданином, экологом, мониторящим биосферу чего-то там, и решил сыграть на опережение. Держа руки поднятыми вверх, Стас изобразил на лице искреннее возмущение и по-французски громко и убежденно залопотал что-то о правах человека, о том, что он добропорядочный подданный Французской республики, ученый, работающий под эгидой ЮНЕСКО, что категорически требует немедленного прибытия консула…
Несмотря на видимую реалистичность игры, накал обстановки не снизился. Более того, игроков на поле прибавилось. В улочку залетели еще трое с пистолетами наизготовку. Если первая пара была в штатском, то вновь прибывшие были одеты в форму полицейских. В душе у Стаса затеплилась искорка надежды, что служивые из разных ведомств и затеют свару на почве «кто здесь главный», а он в это время… Мечты растаяли в мгновение. Один из штатских что-то буркнул через плечо, и полицейские рассредоточились вдоль стен домов, взяв Гордеева на прицел. Ему были примерно известны нравы местных правоохранителей. Можно не сомневаться, что если Стас неосторожно дернется, в тот же момент по-стахановски заработают все пять стволов…
Один из «шпаков» знаком показал Станиславу, чтобы он лег на землю, подкрепив жест фразой на плохом английском. Гор ему в ответ опять же с возмущением по-французски прокричал, что будет жаловаться на действия полиции лично президенту Магонго и в Гаагский международный трибунал. Ничего лучшего и более страшного с ходу Гордеев придумать не мог. К тому же у Стаса были большие сомнения, что эти парни понимают, о чем он говорит. Страна до обретения независимости являлась португальской колонией, и французский язык здесь был не в ходу. Но, как говорится, надо было держать марку и не подавать виду, что он знает английский.
Громкие команды послышались и за спиной Станислава. Похоже, его окружили. Двое штатских, те, что первыми взяли Гордеева на прицел, не опуская пистолетов, приближались к нему мелкими шажками. Все шло к тому, что другого выхода, как только сдаться, у него нет. Стас примирительно крикнул, что он согласен с требованиями полицейских, но настаивает на вызове консула, после чего медленно опустился на одно колено, а затем и вовсе прилег, как от него требовали, на грязную мостовую.
Стоило признаться, что, имея определенные представления о методах задержания преступника, особенно в России, Стас ожидал худшего. На удивление, по почкам его прикладом не охаживали и коваными ботинками ребра не крушили. Правда, на спину коленкой наступили, когда руки назад заламывали и сковывали наручниками. Но это, считай, ерунда по сравнению с тем «усердием», которое выказывает российский ОМОН. А вот обыскали Станислава тщательно и профессионально, изъяв все из карманов, после чего подняли и поставили на ноги.
Полицейских и людей в штатском значительно прибавилось. Перекрыв улицу и перекресток, вкруг Гордеева толпилось уже как минимум человек тридцать правоохранителей, не считая зевак, собравшихся чуть поодаль. За редким исключением, собравшиеся кричали и размахивали оружием. По наблюдениям Гора, самосуда не предвиделось. Штатские числом в шесть человек взяли задержанного в плотное кольцо и никого к нему не подпускали, злобно и властно рыкая на особо ретивых.
Очень скоро послышался звук сирены. Черный фургон без окон и надписей, но с мигалкой и ревуном не без труда пробился сквозь толпу. Шестерка «шпаков» в плотном окружении сопроводила Станислава к микроавтобусу и загрузила внутрь.
Сирена опять взвыла, и фургон медленно тронулся с места.
Ехали недолго, минут семь, не больше. Поездка проходила в полном молчании. Пятеро штатских, которые находились вместе с Гордеевым в салоне, не спускали с него глаз, держа оружие на изготовку. Стас не вступал с ними в разговор, понимая, что это бесполезно. Он просто изображал из себя испуганного человека и пытался осмыслить произошедшее.
Вопросов было очень много. Начиная с того, как его смогли так быстро вычислить, если для этого не было ни малейших предпосылок, как правоохранители сумели организованно оказаться в нужное время в нужном месте, до вопроса, удалось ли уйти Форману от погони. Скоро поняв, что в ближайшее время найти ответы на эту головоломку не удастся, Станислав сосредоточился на том, как ему следует себя вести дальше.
То, что он влип основательно, можно не сомневаться. Хотя Гордеев и пытается представить из себя ничего не понимающего француза, очень скоро выяснится, с помощью консульского работника или без него, что все его документы липа, а он вовсе никакой не эколог. А далее…
Насчет «далее» ему пришлось додумывать уже в камере, точнее – в каменном мешке. Фургон остановился, сопровождающие подхватили его, вытащили наружу и под руки бегом куда-то поволокли. Станислав сумел лишь разглядеть, что вокруг них высокие стены, а впереди высится мрачное четырехэтажное здание с крохотными зарешеченными окнами, куда его, собственно, и тащат парни в штатском.
Тяжелая металлическая дверь, более похожая на ворота, при их приближении растворилась, и Гордеева заволокли внутрь здания. Все так же бегом и молча его тянули по коридору, затем по лестнице, пока не остановились перед обитой железом дверкой высотой примерно метра в полтора. Тучный негр в коричневой униформе без погон, с нашивками на обоих рукавах и резиновой дубинкой на поясе, свирепо скалясь, распахнул ее настежь. Глазам Станислава открылась крохотная каморка, натуральный каменный гроб размером полметра на метр или даже меньше и высотой как раз по размеру обитой железом створки – не более полутора метров. Не снимая наручников, Гордеева затолкнули, точнее – затрамбовали в камеру. Дверь за ним захлопнулась, было слышно, как со скрежетом проехал по скобам засов.
Сколько он находился в камере, Станислав не знал. Гор сидел в полной темноте, ни единого шороха, ни шума не доносилось снаружи. Видимо, дверь и сама камера были звукоизолированы.
Кстати, понятие «сидеть» не слишком подходило к тому положению, в котором сейчас находился Стас. Его рост – далеко за сто восемьдесят – не вписывался в габариты каменного мешка. Он был вынужден согнуть колени и так и стоял в положении полуприседа. Совсем сесть Гор не мог, потому что мешали колени и руки, скованные наручниками за спиной. Спина, поясница, ноги, суставы, запястья – все затекло и болело.
Единственно положительным было то, что откуда-то снизу, вероятно из-под двери, сквозило и от стен веяло относительной прохладой. Поэтому особой духоты и жары в каменном мешке не ощущалось, в противном случае Стас не выдержал бы в этой тесной камере и двадцати минут.
Он периодически разминал мышцы, вернее – пытался это делать в жуткой тесноте. Правда, скоро тело опять застывало, затекало и ныло, ныло…
